Наказать и дать умереть - Матс Ульссон

– С тобой всегда было весело общаться, – продолжила она, – в Мальмё, в Стокгольме, по телефону, но я пренебрегла своей работой. Мне следовало бы проверить твой компьютер после того, как получила наводку. Но я решила, что в этом нет необходимости.

– Там действительно ничего не было.

– Не думаю, тем не менее уверена, что женщин убивал не ты.

Мимо нас проехала машина, а потом все опять погрузилось в тишину.

– Что же касается той, с кем ты встречался в Мальмё… – Эва вздохнула, – меня интересовал ты, а не она. Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

– Ты ревнуешь.

– Я знаю только, что вы держите меня за дурочку. Ты и Арне – вы выложили передо мной кучу фактов, но все ваши источники анонимны. Вы назвали лишь два имени: старого фотографа да бывшей одноклассницы Бергстрёма. Но на основании их показаний я не могу задержать убийцу. – Эва заглянула мне в глаза: – Не обманывай меня больше, ладно?

– Постараюсь, – пообещал я.

– Это не шутка.

– Я знаю.

– Пойдем к Арне. Я пьяна и не сяду за руль.

Проходя мимо дома Йордис, я помахал рукой.

Арне убрал со стола и постелил Эве в комнате, где спала Лизен Карлберг. Эва села на кухне и сняла ковбойские ботинки. Под ними оказались черные носки с нотными знаками. Арне пообещал приготовить завтрак. Эва ответила, что это лишнее, но Арне настоял.

Я проводил Эву до ее комнаты. Перед дверью она обернулась:

– Ты идиот, Харри Свенссон, но мне нравится, что ты ревнуешь.

С этими словами она встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

– Хорошая женщина, – похвалил Арне, когда я вернулся на кухню.

– Ты вообще охотник до женщин, как я погляжу.

– Разве это плохо?

– Нет, и в этом мы с тобой похожи.

Лежа в постели, я включил ноутбук и вошел в Интернет. В почтовом ящике оказалось одно непрочитанное письмо.

В поле «отправитель» стояло знакомое сочетание букв, а само послание представляло собой набор цитат из моей переписки с Ульрикой Пальмгрен.

Было там и про сериал «Дурман», сцену из которого Ульрика нашла «потрясающей», и про фильм «Секретарша», который я ей рекомендовал. Ниже шел комментарий:

Мне известно больше, чем ты думаешь. Помни об этом.

В чем в чем, а в этом я не сомневался.

Потому и не сомкнул глаз в ту ночь.

Копенгаген, ноябрь

Ирландка вышла из закусочной, прошла мимо кафе, где Герт-Инге выложил целое состояние за венскую булочку с кофе, и направилась к петлявшему между домами каналу.

Она шагала быстро – в резиновых кроссовках, голубой куртке и бейсболке с надписью, которую Герт-Инге, конечно же, не понял. Он тормознул, не выключая мотора, обошел машину и встал на тротуаре, озираясь по сторонам.

– Excuse me…[67]

И в тот момент, когда девушка остановилась, Герт-Инге ударил ее в солнечное сплетение, а потом подхватил и бросил на заднее сиденье. Хлопнув дверью, Герт-Инге обежал машину, сел за руль, завел руки ирландки за спину и защелкнул наручники на запястьях. В зеркале заднего вида мелькнули три фигуры, один, судя по всему, бродяга. Но никто не посмотрел в их сторону.

Все прошло без осложнений.

Ему даже не пришлось ничего объяснять. Узнав его, ирландка принялась молить о пощаде и сразу же поклялась молчать.

В ее глазах застыл смертельный ужас.

Девушка рассказала о журналисте и о фильме, который он ей показывал.

Она еще не пришла в себя, когда Герт-Инге вез ее из Копенгагена на Амагер, на пляж со столиками для пикника. Иногда он выезжал к мосту Эресундсбрун через Амагер, чтобы избежать пробок. Летом здесь бывало людно, молодежь играла в футбол, но зимой пляж пустовал. Дождь к тому времени прекратился, хотя небо над Эресундом оставалось пасмурным, а темная вода выглядела ледяной.

– Я не хочу умирать, – захныкала ирландка.

В глазах у нее стояли слезы.

– Значит, журналист говорил, что я убийца?

Она кивнула:

– Что ты убил женщину из фильма.

Герт-Инге сжал руль так, что побелели костяшки пальцев. Он смотрел на неприветливые воды залива.

– Журналист врет, – отрезал он.

– Можно я пойду? – пролепетала она. – Я сама найду дорогу и никому ничего не скажу.

– Почему я должен тебе верить? – фыркнул Герт-Инге.

– Я обещаю тебе.

Он знал цену женским обещаниям.

Все обманщицы. Все, кроме Гудрун Квист!

Он верил только Гудрун Квист.

– Please![68]– взмолилась ирландка.

– Мне надо подумать.

Она прикрыла глаза. Слезы крупными каплями стекали по щекам и шее. Девушка была без шарфа.

Она обещала молчать, но кто из них не скулил, когда наступал решающий момент? Катя Пальм тоже молила о пощаде. Просила у него прощения и была готова на все, только бы остаться жить. Но тогда Герт-Инге был молод и непреклонен. Ирландка, пожалуй, могла обо всем рассказать сожителю-французу, если они, конечно, общались посреди какофонии, которая фонила в мобильнике Герта-Инге. Ирландка, вероятно, контактировала с сербкой, но ее номером Герт-Инге больше не располагал, по крайней мере, если верить этой вонючей бабище. А гангстерша, конечно же, врет, у сербов это в крови. Ирландка утверждает, что у нее нет номера гангстерши, мол, та всегда звонила первой, но при этом называет ее «фру Санья».

Номера журналиста у нее тоже якобы нет. Он ей представился, но имени она не помнит.

Что сделает эта лгунья, если он оставит ее жить?

С другой стороны, она не заслужила смерти.

Хотя кто ее заслужил?

Разве что Катя и его мать.

Остальные – невинные жертвы, можно сказать.

Торговка вином.

Йоте Сандстедт, еще тот идиот.

Позвонил сразу после того, как Герт-Инге расстался с Лизен, когда еще дышал ее запахом. Старик сказал, что пора положить конец лжи. Он то ругался на чем свет стоит, то заходился в рыданиях. Хотел облегчить совесть. Но он прожил во лжи всю жизнь, что стоило дотерпеть еще немного? Герт-Инге не стал рисковать.

Он покосился на ирландку.

Она больше не плакала. Молчала, прикрыв глаза.

– Please…

Что он сделает с ней, если убьет? Оставит здесь или заберет домой и закопает?