Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел - Николай Покровский

Много сложнее были дела румынские. Румыния вошла в число союзников по настоянию России и Франции[837]. Этим необыкновенно хвастались Штюрмер и его сторонники: вот, мол, что нам удалось и что не удавалось Сазонову. Но это была просто похвальба. Вопрос был поднят задолго до Штюрмера, а результат был получен благодаря французской настойчивости[838]. Теперь, когда перед нами все последствия румынского участия в войне, я, право, даже не знаю, следовало ли этому радоваться[839]. Мы были недовольны раньше тем, что из Румынии Австрия и Германия получают разные виды снабжения; что даже те продукты, которые ввозятся в Румынию с разрешения русского правительства, переправляются далее, несмотря на все оговорки и запрещения. Вопрос этот не один раз обсуждался в Совете министров в 1916 году. Но все же, при всех этих условиях, Румыния нейтральная загораживала с юго-запада наш фронт от врагов, и нам не приходилось сосредоточивать здесь войска. Конечно, можно было опасаться, что в один прекрасный день Румыния примкнет к Центральным державам. Но тогда цель заключалась бы, главным образом, в том, чтобы препятствовать ее выходу из нейтралитета, а не в том, чтобы втягивать ее в войну. Последнее было бы желательным лишь в том случае, если бы Румыния представляла серьезную военную силу. Но этот вопрос не был в достаточной мере обследован: мы, по-видимому, не знали, что представляет собою румынская армия в смысле боеспособности. Оказалось на деле, что вовсе ничего. Эта армия стала бежать на всех фронтах, и австро-германцы, с одной стороны, и болгары с другой с чрезвычайной быстротой захватили огромную часть Румынии. Мы, очевидно, не имели никакой возможности помочь румынам и послали к ним очень малые силы. Король и правительство бежали в Яссы. Румынская армия, совершенно дезорганизованная, стала относиться к русским с явным недоброжелательством. Все запасы хлеба и нефти на занятой территории оказались отныне в руках немцев. В оставшейся за Румынией полосе было некоторое количество хлебных продуктов, которые румынское правительство стремилось задержать, союзники же требовали их уничтожения, чтобы они не могли попасть в руки немцев. Отсутствие продовольствия и отчаянные санитарные условия создали в помянутой полосе очаг заразных болезней, тем более что остатки румынской армии были зимою расположены на холоде в палатках. В это самое время в Петроград прибыло чрезвычайное румынское посольство с наследным принцем Каролем и министром-президентом Братиано во главе[840]. Посольство это имело несколько целей. Прежде всего – закрепление дружеских отношений с Россией и подтверждение верности Румынии союзу, невзирая на постигшие ее несчастья. Эта точка зрения высказывалась Братиано при каждом удобном случае. Это был очень интересный человек: умный и хитрый, он сумел, говорят, в Румынии окружить короля целым кольцом преданных себе людей и вел политическую свою линию твердо, несмотря на очень сильную работу германофилов. Держит он себя с большим достоинством, но вместе с тем умеет проявлять огромную настойчивость в достижении своих целей. Единственный его недостаток – бесконечные речи: он может говорить безостановочно часа по полтора-два, вероятно, он заговаривает своих политических противников. Главною темою наших разговоров с ним были продовольственный вопрос и положение румынской армии. Англичане твердо настаивали на истреблении продовольственных запасов в случае дальнейшего немецкого наступления. Братиано в интересах населения стремился от этого отбояриться. К какому компромиссу мы пришли, я, к сожалению, теперь не помню. Настаивали мы на эвакуации внутрь России ослабевших воинских частей, говорили о мерах ограждения России от проникновения из Румынии заразных болезней и, наконец, о передаче румынских железных дорог в распоряжение русскому командованию, к чему румыны на местах не проявляли никакой склонности. Впоследствии, уже по отъезде Братиано, румынские дела были предметом подробных совещаний, на которые я приглашал, кроме союзных послов, также и представителя французской армии на Румынском фронте генерала Бертело, который, как говорят, впоследствии сумел придать румынской армии вполне боевые качества и ввести совершенно отсутствовавшую дисциплину при помощи французских офицеров.