Смута - Владислав Бахревский

– Кто это?! – удивился Рожинский.

– Со стены упала, – ответили ему. – Пулей сшибло. Подняли – жива была, а теперь нет.

Сапега занимал каменный дом. Встретил князя во дворе, но без лишних слов, не выказывая удивления или озабоченности.

Горница, куда провели князя, пока хозяин отдавал распоряжения, оказалась на диво светлой. Пол, стены, потолок были выкрашены белой краской.

Печь протоплена, но пахло не кирпичами, а чем-то свежим, возможно анисом. На князя Романа повеяло детством, жизнью в селе, на природе.

Князь подошел к зеркалу. Оселедец с усами да глаза. Лицо почти зеленое.

– Какое ужасное у вас зеркало, – сказал он вошедшему Сапеге.

– Вашей милости следует заняться своим здоровьем.

– Проще поменять зеркало. Я пришлю вам… не такое беспощадное.

– Это от света. Меня предупредили, что в каждом русском жилище телятам, поросятам, тараканам, клопам, сверчкам жить удобнее, чем хозяевам. Я не согласился делить мои покои ни с кем, кроме ежа.

– У вас живет еж?

Сапега засмеялся.

– Вы знаете, что изображено на гербе у пана Лисовского?

– Не имею чести.

– Еж.

Рожинский улыбнулся.

– Если ваша светлость желает отдохнуть с дороги, то через полчаса для вас будет приготовлен дом, но время обеденное…

– Благодарю вас, ваша милость. Я действительно успел проголодаться. Осень в России – не лучшая пора для путешествий. Оставить войско меня побудили чрезвычайные обстоятельства. Без вашего дружеского совета никак не обойтись.

– Соседство с воеводой Скопиным меня очень беспокоит, – сказал Сапега.

– Но я о другом!

– Ваша светлость, сначала отобедаем. Иначе это не по-христиански.

Рожинский знал – разговор предстоит трудный, убедить Яна Сапегу противостоять королю, когда у короля в советчиках Лев Сапега, дело очень деликатное… Щадя свое самолюбие, князь Роман предпочел обед в неведении обеду, когда на хозяина смотреть не хочется.

За стол были приглашены русские: дьяк Иван Тарасьевич Грамотин, боярин Михаил Глебыч Салтыков, изгнанный Скопиным из Орешка, Федор Кириллыч Плещеев – и еще один поляк, совсем юный, по фамилии Борзецкий. Он приехал из-под Смоленска принять дядю своего, которого, без всякого выкупа, вылечив от ран, отпускал из плена Иван Иванович Шуйский.

– Почему же вы здесь, а не в Тушине? – прямо спросил Рожинский, заподозрив Сапегу в тайной переписке с королем.

– В этом лагере у меня несколько приятелей, – простодушно ответил Борзецкий. – Они давно в России. Я хотел узнать у них, что нас здесь ожидает.

– Что нас здесь ожидает, знают трое, – сказал мрачновато Рожинский, – Бог, их милость пан Сапега да я.

Сапега взглянул на пана гетмана и промолчал. Тогда, чтобы досадить этому странному русскому застолью, цель которого Рожинскому не была понятна, он вдруг потеплел к Борзецкому:

– Расскажите, будьте милостивы, о Польше, что там, какие новые ветры дуют?

– Все так же, как всегда! – ответил Борзецкий. – Впрочем, перед самым моим отъездом я стал свидетелем одного забавного, но, как мне кажется, нехорошего действа. Один иудей снял в доме христианина квартиру. На его беду, прежний владелец начертал на стене огромными буквами имя «Иисус». Иудей соскоблил эту надпись, но о том узнали иезуиты. Бедняга Мойша был не только посажен в тюрьму, но и приговорен к смертной казни. Тут снова явились иезуиты, они усердно хлопотали о снисхождении к иноверцу и, конечно, добились своего. Иудея отдали в их полное распоряжение. Весь Люблин был поднят на ноги, дабы мог оценить отеческое милосердие иезуитов. Устроили шествие, начавшееся от кафедрального собора. Впереди шел трубач, возвещая о совершившемся. За трубачом несли хоругвь с надписью «Иисус», далее следовали отцы иезуиты и, наконец, окруженный солдатами в латах – иудей. На нем была серая ряса до земли, перепоясанная накрест черной перевязью, а в руках он держал огромную, локтей в пять, зажженную свечу. Процессия дошла до дома, где снимал квартиру этот несчастный. Здесь его выпороли и отпустили на все четыре стороны.

Русские выслушали историю со вниманием, никто из них ни словом, ни улыбкой не высказал своего отношения. Рожинский, глядя на эти рожи, фыркнул в усы:

– Вот вам первый русский урок, пан Борзецкий. Здесь внимательно слушают и помалкивают. Отвечают же делом, через день, через месяц, через год, когда вы совершенно забудете о своих словах.

– За что ты нас костишь, Роман Наримунтович?! – откликнулся Салтыков. – У нас нет иезуитов. Кто они такие, нам неведомо.

– Я скажу вам, кто они! Это душевные други его величества короля Сигизмунда. Он без их совета шага не сделает. Так что у вас, господа, все впереди. Вы узнаете и ласку иезуитскую и когтей их отведаете.

– В былые времена иезуиты занимались поисками колдунов и колдуний – здесь они достигали результатов поразительных, – поддержал Рожинского Сапега, ловко меняя разговор. – Я слышал историю об одном трирском епископе, который очень ловко уличил в колдовстве красотку монахиню. Она, как это ни удивительно, была сапожницей. Епископ заказал ей сапоги, а когда их получил и надел, то распалился к ней страстью. После долгих молитв и здравых рассуждений он понял, что напасть от сапог. Они околдованы. Епископ дал поносить свои сапоги нескольким монахам, и все как один воспылали любовью к сапожнице. Тогда этот князь церкви разогнал весь женский монастырь, за что получил нагоняй от папы, и вынужден был искупить грех весьма опасным путешествием в Иерусалим.

– Господа! Господа! – Глаза у Борзецкого сияли озорством. – Год тому назад я был ранен и лечился в монастыре. Мне дали прочитать одну древнюю книгу – «Молот ведьм». Эта книга написана в защиту Господа от происков дьявола, но иные страницы ее совсем не для ушей общества, где присутствуют женщины. Там, например, есть глава о похищении колдуньями у мужчин… думаете чего? Полового члена! Один священник свидетельствует: юноша обратился к нему на исповеди с жалобой – украли. Священник приказал снять штаны и обнаружил гладкое место. – Борзецкий сделал паузу, ожидая вопроса, но вопроса ему не задали. – В общем, пришлось юноше идти к колдунье, просить о снисхождении. Колдунья указала ему гнездо на дереве. И в том гнезде он нашел множество членов. Взялся за самый большой, но колдунья ему крикнула снизу: «Этот одного попа, бери свой».

Федор Кириллыч Плещеев покраснел и перекрестился.

– Неужто о таком сраме написано в святой книге?

– «Молот ведьм» – книга для судей святой инквизиции. Она одобрена Ватиканом.

Русские таращили глаза и молчали.

Пауза получилась неловкой, но тут принесли запеченного целиком осетра, подали вино, которое привез пан Борзецкий.

– В словах правды нет, – повеселел Михаил Глебыч Салтыков, – правда-матушка вот где.