Ночь и день - Вирджиния Вульф

— Да. Мы сказали, что вы в городе, мисс.

— Он просил передать что-нибудь?

— Нет. Он ушел. Минут двадцать назад, мисс.

Кэтрин повесила трубку и принялась беспокойно ходить по комнате, от волнения не сразу заметив, что Мэри вышла. Потом позвала громко и требовательно:

— Мэри!

Та в это время переодевалась в спальне в домашнее платье. Услышав, что Кэтрин зовет ее, ответила:

— Я сейчас. Выйду через минуту.

Однако минута затянулась: Мэри почему-то хотелось выглядеть не просто опрятно, но прилично и даже нарядно. В последние месяцы завершился некий этап в ее жизни, оставив неизгладимый отпечаток на ее внешности. Цветущий вид юности поблек, четче обозначились скулы, губы почти всегда строго поджаты, глаза уже не загораются радостным восторгом по любому поводу, а словно сосредоточены на какой-то далекой, пока еще недостижимой цели. Теперь она была не просто женщина, а деятельная личность, хозяйка своей собственной судьбы; следовательно, решила она, ее достоинств ничуть не умаляют и даже подчеркивают серебряные цепочки и сверкающие броши. Поэтому она не стала спешить и, лишь как следует приведя себя в порядок, вышла в гостиную:

— Ну так что, вы узнали?

— Он уже ушел из Челси, — сказала Кэтрин.

— Все равно до дома он еще не добрался.

Кэтрин снова раскинула перед мысленным взором воображаемую карту Лондона, прослеживая изгибы и повороты безымянных улиц.

— Попробую по телефону узнать, не вернулся ли он. — Мэри направилась к телефону и, коротко поговорив с кем-то, обернулась к Кэтрин: — Нет. Его сестра говорит, его еще нет. Ага! — И вновь поднесла ухо к трубке. — Они получили записку. Он просил не ждать его к ужину.

— Но тогда где же он?

Бледная, глядя большими глазами на Мэри и сквозь нее, в далекую и безответную пустоту, Кэтрин задала этот вопрос так, как если бы он предназначался не Мэри, но какому-то упрямому духу, который из этого далека будто нарочно дразнит ее.

Помедлив немного, Мэри совершенно безразличным тоном заметила:

— Честно говоря, не знаю. — Поудобнее устроившись в кресле, она смотрела, как среди черных углей появляются и пробивают себе дорогу трепещущие язычки пламени — словно они тоже сами по себе, безразличные ко всему.

Кэтрин, возмущенная столь явным равнодушием к своей беде, встала.

— Возможно, он придет сюда, — продолжила Мэри все так же невозмутимо. — Вам стоит подождать, если вы так хотите его сегодня увидеть. — Наклонившись, она пошевелила полено — алый огонь заструился между углей, не оставляя ни одной пустой щелочки.

Кэтрин задумалась.

— Подожду полчаса, — решила она.

Мэри встала, подошла к столу, разложила бумаги под лампой с зеленым абажуром и, вероятно, по привычке принялась накручивать на палец прядь волос. Лишь однажды она украдкой глянула на посетительницу: та сидела не шевелясь, глядя перед собой — как будто видит перед собой нечто далекое, может, чье-то непреклонное лицо…

Мэри поняла, что не может больше написать ни строчки. Она подняла голову, но только чтобы понять, на что так сосредоточенно смотрит Кэтрин. Да, в комнате действительно теснились бесплотные тени, и среди них, как это ни печально, был дух самой Мэри. Время шло.

— Интересно, который сейчас час? — подала наконец голос Кэтрин. Полчаса, однако, еще не прошло.

Мэри поднялась из-за стола:

— Надо приготовить ужин.

— Тогда я пойду, — сказала Кэтрин.

— Может, останетесь? Ну куда вы пойдете?

Кэтрин пожала плечами:

— Вдруг мне удастся его найти.

— А это так важно? Вы можете в другой день с ним увидеться.

— Зря я сюда пришла, — сказала Кэтрин.

Их взгляды встретились — это был уже открытый поединок, никто не отводил глаз.

— Отчего же? Вы имели полное право прийти сюда, — ответила Мэри.

И в этот момент в дверь постучали. Мэри пошла открывать и вернулась с конвертом в руках — Кэтрин отвела взгляд, чтобы Мэри не увидела, как она разочарована.

— Разумеется, вы имели полное право прийти, — повторила Мэри и положила конверт на стол.

— Нет, — сказала Кэтрин. — Но в отчаянии человек цепляется за любую возможность, по праву или нет. Я в отчаянии. Как мне узнать, где он сейчас и что с ним происходит? Он способен на безумства: вдруг ему вздумается бродить всю ночь по городу. Да с ним что угодно может случиться!

Ее голос был исполнен такой искренней тревоги, что Мэри удивилась: она не думала, что Кэтрин способна думать о ком-то, кроме себя.

— Вы преувеличиваете — и сами это прекрасно знаете: все это глупости, — резко ответила она.

— Мэри, нам надо поговорить — я должна объяснить вам…

— Не надо мне ничего объяснять, — прервала ее Мэри. — Я что, не понимаю?

— Нет-нет! — воскликнула Кэтрин. — Не в этом дело!

Ее взгляд, устремленный не на Мэри, а на что-то за пределами этой комнаты, за пределами любых слов, даже самых невероятных, озадачил Мэри. Она ничего не понимала, разве что попытаться взглянуть на это с высоты своей прежней любви к Ральфу.

Закрыв руками лицо, она тихо произнесла:

— Не забывайте, что и я его любила. Я думала, что знаю его. И я его знала.

Но знала ли? Теперь невозможно вспомнить. Она не в силах вспоминать. Она так крепко зажмурилась, что тьму испещрили звезды и сполохи. Она убедила себя, что ворошит прошлое — как те угли в камине. И ничего не получилось. Открытие ее потрясло. Она больше не любит Ральфа. Она удивленно оглядела комнату, взгляд ее остановился на бумагах, разложенных под настольной лампой. И это ровное сияние на краткий миг вдруг отозвалось в ней таким же светом — она еще раз закрыла глаза, открыла их, посмотрела на лампу снова, и на месте старой любви зажглась новая, — вот о чем она думала с изумлением, пока видение не исчезло. Она молча прислонилась к каминной полке.

— Любовь бывает разная, — сказала Мэри наконец, словно размышляя.

Кэтрин не ответила и даже, похоже, не услышала этих слов.

— А вдруг он опять ждет меня на улице, как раньше? — воскликнула она. — Я пойду. Я найду его.

— Скорее всего, он придет сюда, — сказала Мэри, и Кэтрин, подумав немного, согласилась:

— Подожду еще полчасика.

Она вновь опустилась в кресло и уставилась перед собой — как будто, показалось Мэри, наблюдала за кем-то невидимым. На самом деле она никого конкретно не представляла, просто перед ней проходила вся жизнь: хорошее и плохое, смыслы и значение, прошлое, настоящее и будущее. Все это было так очевидно, что она даже ничуть не стыдилась этой своей блажи, как будто вознеслась на вершину бытия и весь мир лежит у ее ног. Никто, кроме нее самой, не знал, что это значит — нынче вечером разминуться с Ральфом Денемом: это незначительное событие вызвало у нее такую бурю эмоций, какая едва ли бывает даже в решающие моменты жизни. Она не застала его — и изведала горечь поражения; она желала его — и познала муки страсти. И уже не имеет значения, что зажгло этот огонь. Пусть ее сочтут странной — не важно, она уже не стыдилась своих чувств.