Дефолт совести - Александр Смоленский

– Уралов он и есть Уралов! А Красавцев что? Правда, бабам очень нравится, – рассмеялся Ященко.

– Вот именно! – ответил Зубр. – А у нас в стране баб гораздо больше, чем мужиков! И потом, вы разве не поняли меня, господа? Мы говорили о будущих выборах. А нынче пусть попробует себя Красавцев. Я вообще бы предложил вам, господа-партийцы, провести у себя в партии прямые выборы кандидата. Чтобы все ваши сторонники в стране имели возможность проголосовать. Подумайте. Деньги вам выделят. А там уж будет видно, Красавцев ли, Демидов или кто иной... Результаты объявить в Москве, в самом престижном зале с широким привлечением прессы, с фуршетами, обедами и всем прочим антуражем.

– Что ж, господа, я согласен тряхнуть стариной. И давайте выпьем за успех нашего безнадёжного дела! – во всеуслышание произнёс Ященко и лихо, одним махом, опрокинул в себя добрых полстакана желтовато-зелёной жидкости. – С днём рождения тебя, товарищ Ященко!

– Игра всегда стоит свеч, если на эти свечи есть деньги, – философски заметил энергетический магнат. – Только последний вопрос, приятель. Ты что, нашёл золотую жилу?

– Я ждал от тебя этого вопроса. Только вчера объяснял нашему уважаемому юбиляру, – стараясь оставаться как можно естественнее, сказал Зубр. – Деньги неких западных фондов, которые в свое время способствовали развалу СССР, приходу к власти Холмова, которые вообще в мире не всегда дипломатично насаждают демократию...

– А я думал, что СССР развалили Уралов с Холмовым. Или на худой конец мы с тобой, – с непонятной обидой заметил Огнев. – Но если там думают так же, как и мы, ничего плохого не вижу в том, чтобы принять их игру. В конце концов, наша страна уже привыкла жить на деньги Запада. Так что докладывай этим самым своим фондам, что сделка состоялась. И сам Огнев с товарищем Ященко в придачу её акцептовали. Не правда ли, наш дорогой юбиляр?

Юбиляр ничего не ответил, а лишь в очередной раз наполнил стакан виски. Глядя, как он медленно пьёт, Зубр поёжился. Ничего не скажешь, крепкий мужик.

Тропическая гроза разразилась столь же неожиданно, как это случалось не раз под Москвой и в её далеком и любимом Сестрорецке. Только здесь, в тропиках, её мрачные краски были много ярче и эффектней. Сполохи гигантских молний и оглушительные раскаты грома каким-то мистическим образом словно специально раскрасили эти трагические минуты.

«Вот и всё! Моя миссия закончена! Пора домой...» – то ли с облегчением, то ли с затаённой грустью подумала Лилия. Ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно.

...Когда в начале третьего ночи в её роскошных апартаментах раздался пронзительный сигнал тревожного вызова, докторша спала глубоким сном и даже видела сны.

Удивительно, что вызов поступил не из спальни Блейка, как бывало уже десятки раз, а из комнаты, в которой она ни разу не была. Наскоро накинув на тело батистовый белый халатик, Лилия поспешила туда.

Старик сидел в кресле за письменным столом в тёмном костюме, тонкой голубой сорочке и сдержанных тонов полосатом галстуке. Отрешённый взгляд Корсара был устремлён на портрет отца. На бледном лице застыла загадочнозловещая улыбка.

Ей показалось, что Блейк даже не заметил её. Непонятно было одно: зачем старик нажал на тревожную кнопку?

Наконец он обратил внимание на Лилию.

– Девочка моя, – каким-то неузнаваемым, скрипучим голосом произнёс он. – Я вызвал тебя, потому что пора прощаться.... С ним, – старик слабым жестом указал на портрет отца, – и с тобой.

– Что ты такое говоришь, Дэйв?! – присела у его колен Лилия.

– У меня мало времени... – Блейк тяжело вздохнул. – Поэтому не надо стенать. Оказывается, даже такие занудливые прагматики, как я, могут предчувствовать близкий конец и испытывать потребность в исповеди.

– Дорогой мой, я ведь не монашка, а всего лишь твоя сиделка... – растерянно промолвила в ответ Лилия, поймав себя на мысли, что невольно произнесла своё агентурное имя.

– Сейчас неважно, кто ты... – загадочно вымолвил Блейк. – По мне лучше исповедаться человеку, которого искренне любишь, нежели лицемерному служителю культа. Ты знаешь, я сделал этой ночью великое открытие! Я вдруг понял, что есть вечный сон, но нет вечного покоя!

– Какой сон? Какой вечный покой? У тебя устойчивый, наполненный пульс. Но хочешь, я сделаю тебе укольчик?

– Уже не надо никаких укольчиков. Спасибо. Ты очень внимательна... Даже, порой мне кажется, слишком внимательна. – На лице Корсара промелькнула ухмылка. – Наверное, так и должно относиться к «объекту».

– К какому объекту? – насторожилась Лилия, догадавшись, что имеет в виду Блейк.

– Оставь, девочка моя, забудь свои шпионские игры. – Блейк устало повёл рукой. – Интересно было бы знать, какое у тебя звание? Капитан? Майор? Или, может, полковник?! Я давно догадался, кто ты! Жизненный опыт, дорогая, – нетленное богатство! Много лет назад ты не случайно попала в мой дом. В поведении человека есть такие нюансы, которые рано или поздно выдают даже таких асов, как ты...

Опустив голову на колени Блейка, Лилия слушала. Возражать не было никакого смысла. Поэтому она мучительно размышляла, к чему же приведёт этот разговор. Сознание грело лишь то, что впервые за последние годы она успела направить письмо в Москву, тогда, на Мадейре, сразу после памятной ночи, проведённой на яхте с иерархами фонда.

– Знаешь, с какого момента я начал подозревать тебя? – словно издалека донесся до Лилии голос Корсара. – Помнишь, как-то я сказал тебе, что готов выполнить любое твоё желание? А ты, не задумываясь, просто и естественно ответила: «Полюбите, пожалуйста, Россию...» Это был твой «прокол». Так мог ответить лишь тот, кто подсознательно предан своей родине. Кстати, девочка моя, почему ты ни разу не поинтересовалась, где моя родина?

– У тебя, наверное, жар! – внезапно приложив ладонь ко лбу магната, невпопад сказала Лилия. Ей отчаянно не хотелось признаваться себе, что старик раскрыл её.

– Да, у меня жар. Даже пожар, девочка моя! Жить мне осталось считаные часы или даже минуты, и я просто хотел тебя предупредить. После моего ухода ты останешься здесь совершенно беззащитной! Остерегайся Пита. Если я догадался, то уж он мог тоже раскусить тебя. И его любовь вряд ли спасёт тебя. Только, умоляю, не делай удивлённое лицо. Пит сам признался, что втрескался в тебя по уши. Никогда б не подумал, что любовные страсти порой оказываются сильнее шпионских страстей! – Блейк закашлялся и стал задыхаться. – Вот и получается, дорогая моя Лилия, что миром правит вовсе не золотой телец, а любовь и страсть. Никогда бы не подумал, что «эмоцио» может возобладать над «рацио»! Иначе говоря, низ над верхом! Ха-ха-ха!

Бледно-жёлтое лицо Корсара, освещаемое светом настольной лампы, производило довольно зловещее впечатление. Неожиданно смех старца стих, и на его лице появилась странная, загадочная гримаса человека, которому открылась неведомая смертным сокровенная тайна...