Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори

Любовная проблематика, на мой взгляд, неотделима от породившей ее социальной действительности. Куртуазная любовь, безусловно, никогда не существовала в качестве концепта, но размышления и «куртуазный» дискурс о любви красноречиво свидетельствуют о беспокойстве, зародившемся в аристократической среде того времени. Эти дискурсы, в частности, касаются места, отведенного в жизни «любви-чувству», роли, которую должна играть в ней женщина, а также способа примирить «всеобъемлющую» любовь, признанную самоценной, с той формой брака, которая принята в знатной среде и навязана церковной моралью[737]. Понятие взаимной любви приобретает значимость в глазах образованной части общества и даже завоевывает сторонников в женоненавистнической среде церковных писателей. Поэты и писатели воспевают ее как идеал — особенно те из них, кто трудится при дворе, где играют роль (как бы ее сегодня ни отрицали) такие женщины, как Алиенора Аквитанская или Мария Шампанская. Это отнюдь не случайность[738].

Приобретая все большую силу и значимость в ходе литературного распространения, эти дискурсы вливаются в основную проблему, волнующую умы просвещенных людей XII в: проблему личности, его свободной воли, свободы выбора. Любовная проблематика уже заявила о себе (по крайней мере, в практическом плане) на примере отношений Абеляра и Элоизы. В то, что Алиенора оставалась в стороне от этих вопросов, поверить сложно, даже отрицая то, что она внушила любовь Бернарту де Вентадорну или, что еще более проблематично, Джауфре Рюделю[739]. Факт остается фактом: аристократическое общество XII века, не колеблясь, связывало Алиенору со спором о куртуазной любви; по мнению Андрея Капеллана, королева даже внесла свой вклад в составление ее правил.

Трактат о куртуазной любви?

В период с 1174 по 1200 гг. (или в 1185 г., как часто утверждают) некий клирик, представленный в манускриптах как «Андрей, капеллан короля», составляет трактат о любви (Keamore), во многом напоминающий труд Овидия, но при этом содержащий в себе множество аллюзий и отсылок к литературным произведениям современников. Долгое время его считали «трактатом о куртуазной любви» (таково заглавие его французского перевода), собравшим воедино правила поведения, коих следует придерживаться, чтобы заслужить подобную любовь. Авторский замысел, породивший крайне противоречивые интерпретации, по-прежнему остается неразгаданным, поскольку ни одну из существующих версий невозможно принять без оговорок.

Произведение Андрея посвящено его другу Готье, которого отождествляют с Готье Немурским, пользующимся симпатиями двора Филиппа Августа в 1190 г.; трактат, составленный в ответ на просьбу последнего, представляет собой развернутую доктрину любви в ее различных формах. Две первые книги обсуждают и систематизируют темы, очерченные нами выше. Так, любовь для автора — это наивысшая ценность, источник всех благ, корень всех добродетелей. Главенствующее положение в любви принадлежит женщине: возлюбленный должен относиться к ней как к сюзерену, быть учтивым и обходительным, ухаживать за ней, проявляя сдержанность, осторожность и терпение, оставаться преданным ей. Ибо настоящая любовь лишь усиливается, встречая на своем пути препятствия; она теряет свою ценность, если цель достигнута слишком быстро; таким образом, чересчур торопливый возлюбленный и слишком «доступная» дама могут прослыть недостойными дворов любви. По причинам того же порядка из этого списка исключена супружеская любовь — в ее основе заложено право, обязательство, но не свободный выбор: нельзя испытывать влечение к тому, чем ты владеешь.

Любовь, описанная Андреем Капелланом, обладает всеми свойствами, намеченными выше. В ней нет ничего платонического, однако она отличается осмотрительностью, поступательным движением, терпением. Женщина, за которой ухаживают, отдается не сразу: взгляд, поцелуй, объятия, ласки и, наконец, слияние душ и тел — естественный, но не обязательный (во всяком случае, отсроченный) результат. Андрей даже разграничивает две формы любви: первая — amorpurus, волнующая душу и позволяющая любовные игры, которые мы назвали бы предварительными или эротическими, но исключающая соитие; вторая — amormixtus, которая допускает и включает в себя такое завершение. Автор замечает, что ему предпочтительней первый вид любви, поскольку отказ от физического обладания продлевает желание и страсть до бесконечности. Amormixtus (как и брак, но в значительно меньшей степени) умеряет или подавляет желание любить; amorpurus, напротив, усиливает его и поддерживает.

Последние уточнения порой сбивали с толку исследователей, принимавших этот трактат за тривиальное пособие, описывающее эротические и даже контрацептивные приемы[740]. Такая ограниченная и карикатурная точка зрения слишком далека от авторского замысла. Любовь, воспетая Андреем, не только плотская: в ней задействованы все свойства человеческого существа, от физических до духовных параметров. Все эти качества — чувство меры, искренность, контроль над собой, мудрость, рассудительность, здравый смысл, скромность и сдержанность — можно определить одним словом: куртуазность. Иначе говоря, ключевыми словами этой книги становятся sapiens и prudens, понятия, далекие от простого эротизма.

Андрей говорит о любви как о всеобщем природном законе: никто не может избежать ее, в том числе и клирики, ибо они тоже люди, а потому не стоит осуждать их, когда они предаются ей или ее добиваются. Напротив, женщины, по его мнению, должны предпочитать их мирянам, поскольку клирики в большей степени склонны к утонченной и нежной любви, они лучше знакомы с правилами этикета и способны проявить нежное участие гораздо лучше, нежели грубые и неотесанные рыцари. К тому же, продолжает автор, защищая свое дело, для отлучения клириков от любви нет никаких оснований, так как Церковь запрещает предаваться любви всем мужчинам, а не исключительно клирикам. Эта аргументация, часто упускаемая из виду, на мой взгляд, поможет найти ключ к данному произведению.

Две первые книги, бесспорно, представляют собой апологию светской любви, оставляя в стороне любовь божественную. Автор повествует об искусстве возвысить мирскую любовь до наивысшей степени утонченности и силы, поставить ее выше простого совокупления, которому предаются животные и приравненные к ним социальные классы: крестьяне, вилланы и большая часть бюргерства. Любовь — это наивысшее благо, при условии, что это настоящая любовь.