Спящая в огне - Карина де Сантис

Он оказался быстрее и сильнее. Этна не могла не радоваться тому, что смогла обжечь Кая, но тот факт, что это было слабой и неудачной попыткой, не покидал ее разум. Он не убирал иллюзии до тех самых пор, пока они не оказались в сырой темнице со спертым воздухом. Все расплывалось и замедлялось перед глазами, так, что она даже не смогла ничего рассмотреть, лишь допустила мысль о том, что где-то здесь должны быть королевы, камеристки и… Андерс. Андерс, который, кажется, разочаровался в ней после того, как узнал, что она сделала. Хотела бы она поговорить с ним и объясниться.

Прежде чем бесцеремонно толкнуть ее на грязный пол одиночной камеры, руки за спиной сковали тяжелыми стальными оковами, захлопнув путь на свободу прямо перед ее носом. В двери было небольшое окошко, которое со скрипом и лязгом отворилось. В открытом проеме показалось лицо Кая, больше не искаженное яркой иллюзией.

— У тебя есть время подумать над своим поведением, Этна. Я все же надеюсь, что ты передумаешь, — лицо русала было искажено ожогом в том месте, где она коснулась его, намереваясь причинить боль и одолеть. Кожа опухла и некрасиво покраснела. Бледные обожженные губы были красными из-за застывшей крови. Вспоминая тот миг, когда ее огонь коснулся его, она поняла, что даже не слышала его крика. Будто ему не было больно. Будто он умел подчинять себе это чувство, привыкший к нему за столько лет.

— Используй мазь из календулы против ожога, — посоветовала она ему, с ненавистью глядя на то, как он привычно усмехается. Правда, усмешка была недолгой: Кай поморщился, осторожно прикоснувшись языком к пострадавшим губам.

— Разумеется.

И он закрыл окошко, оставляя ее в одиночестве. В маленькой камере почти ничего не было. Голый пол с остатками сухой соломы да маленькое решетчатое окошко почти под самым потолком. Ни тюфяка, стула или чего-то подобного не было. Сейчас через проем света она видела, как солнца золотили небо, приветствуя новый день. Второй день, начинающийся с поражения. Ее поражения.

Спящей вновь захотелось закричать. Заплакать. Начать рвать и метать. Орать. Жечь. Но она просто осела на холодный пол, едва не завалившись в бок из-за скованных за спиной рук. Чувствуя себя преданной и абсолютно бессильной, Этна постаралась поудобней устроиться на неудобном полу. Сколько она будет сидеть здесь? Как долго он будет терзать ее, прежде чем она сойдет с ума и сдастся?

Кай ведь запросто мог устроить ей это. Его сила пугала. Вчера он заставил ее захлебываться водой, но уже сегодня этой же водой он смог заставить ее огонь потухнуть. Откуда он вообще ее брал? Как она могла появиться на его руках, не причинив вреда? Еще вчера Этна была уверена в том, что вода, заполнившая ее легкие — соленая, но теперь ее уверенность таяла, будто снег весной. Если бы она была соленой, то Кай бы обратился в русала, разве нет? Она ничего не понимала. Не понимала, как он обрел такую силу. И не понимала, как будет противостоять ему, отрезанная от своего огня и внешнего мира.

Глава 26

Хорошо, что почти под самым потолком было это маленькое окошко с решетками. Этна могла отмерять время. По крайней мере это поможет ей не спятить здесь, в холодной и провонявшей невесть чем камере. Прошло три дня. Три раза солнца заглядывали к ней, даря свое теплый свет. Три раза луны с грустью взирали на нее с темного небесного холста. Три долгих дня. Все это время она провела в одиночестве. Никто не принес ей еды или воды. Никто не пришел, чтобы просто посмотреть, как она. Хорошо, что в то утро она заставила себя хоть немного поесть. Желудок сводило голодом, а губы были сухими от нехватки жидкости.

Хуже всего было затекшим и онемевшим рукам. Мало того, что Спящая почти не могла ими шевелить, так еще и ее оковы никак не хотели поддаваться огню. Металл можно раскалить, расплавить, сделать из него нужное оружие. Но эти тяжелые наручники… Этна понятия не имела, из чего они сделаны, только ощущала, что те никак не хотят раскалятся и плавиться, покидая ее скованные запястья. Иногда она пыталась прикоснуться руками к камням ее темницы. Иногда к двери. Но пламя будто покинуло ее, не желая разъяренно кидаться на стены камеры, чтобы прожечь ей путь на свободу. Это все было так бессмысленно и бесполезно. Он намеренно посадил ее сюда, лишив возможности ощущать пламя. Чтобы она сдалась. Чтобы подчинилась ему. Чтобы отказалась от возможности вернуть Смерть на континент. Как долго еще она так протянет? Без еды, воды и огня. В полном одиночестве. На Севере, в его необъятных лесах, ей было привычно находиться одной, она наоборот искала компании среди деревьев и пения птиц, а не целителей. Может, все дело было в том, что там она наверняка знала, что в любой миг сможет вернуться к человеческому обществу? Одиночество камеры было другим.

Это сложно было назвать хорошей стороной ситуации, но в нынешних обстоятельствах у Этны было достаточно времени на раздумья. Она думала о Кае, о его возможностях и безумстве. Как долго он подчинял и растил в себе свою силу, чтобы иметь возможность управлять водой? И откуда он брал ее? Из чего? Со своим огнем все было ясно — тот всегда тек в ее венах, всегда пылал внутри и потому так просто являлся на зов. Но вода… не могла же она быть его составляющей, чтобы он так просто управлял ею и при этом не причинял себе вреда. Сложно было понять, как он это делает. Но, если она сможет сделать это, то, возможно, станет на шаг ближе к победе. Возможно. Если вообще сможет выбраться из этой проклятой темницы.

На четвертый день заточения окошко на двери открылось. Этна осталась сидеть в углу своей маленькой камеры. Она увидела лик Кая. Кожа медленно заживала на его лице, несмотря на то, что все еще была красной и слегка опухшей. Там отчетливо виднеся след от ее руки, четыре пальца которой прикоснулись к уголку глаза и щеке, ладонь накрыла губы, а большой палец тянулся к левому глазу. Но ожогу уже было лучше. Он уже не был таким воспаленным, как в то утро. Кажется, русал все же внял ее совету. Как мило. Рана на шее, любезно оставленная Эрикой, покрылась