Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны - Джульет Греймс

Ладно. А теперь?

Стелла отвела племянниц в кухню, покосилась за окно: автомобиля Микки все еще нет. Она приготовила сандвичи – хлеб, майонез и сыр из готовой нарезки. Ели молча. У Стеллы горло пересохло, буквально кусок не лез. Хорошо бы спрыснуть трапезу вином. Нет, пока нельзя. Сначала Стелла разберется с Антонио.

– Мне надо отлучиться, – сказала она племянницам. – Я скоро вернусь. Можете посмотреть телевизор или поиграть во дворе. – Словом «поиграть» Стелла чуть не подавилась. – В общем, хозяйничайте, но чтоб за калитку – ни ногой, ясно вам?

Барби и Пэм кивнули.

Отнюдь не уверенная, что их можно оставить без присмотра (только не годится ведь и отцу такое спускать), Стелла ринулась через Олдер-стрит, к номеру 4. Чувство вины душило ее, накатывая волнами, застилая свет. Зачем Стелле понадобилось тащить Пэм в спальню Антонио? Посидела бы девочка лишнюю минуту на полу. Далее, раз уж потащила, зачем было щелкать выключателем? В полумраке, что ли, не сумела бы вызволить Барби? Нет, Стелла усугубила стыд обеих несчастных малышек; она их буквально носами ткнула в мерзость происходящего. А как она их через улицу волокла? Хоть бы прихватила покрывало с дивана, что ли, прикрыла бы попки. Любой из соседей мог наблюдать вынос сора из дома Фортунов. Маленькие еще, переживут – отмахнулась было Стелла от очевидной истины насчет собственной жестокости. Как бы не так! И у малышей есть достоинство, а Стелла его попрала. На этой мысли пошел разматываться длинный свиток с перечнем собственных Стеллиных унижений. Вот ей пятьдесят, а они, унижения, до сих пор в памяти свежи, не избыть их ничем. Впервые за долгое время Стелла ощутила желание обратиться к Богу с мольбой – пусть сделает так, чтобы позор, которому подверглись племянницы, не давил им на плечи; по крайней мере, всю жизнь чтоб не давил.

Стелла вломилась с дом, пошла коридором, распахивая все двери подряд. Заглянула в ванную. Отца нигде не было. Никого не было. В гостиной жужжал телевизор – единственный источник фальшивого оптимизма в целом доме, изгаженном гнусностями Антонио. Стелла продолжила поиски в погребе, во дворе, в сарае. Не мог ведь этот выродок смыться? Или мог?

Стелла вернулась к себе, села вместе с племянницами в гостиной. Девочки смотрели телевизор – Стелла смотрела в окно. Нервничая, ждала, кто появится первым – Микки или Антонио?

Дженис опоздала на десять минут. Едва завидев ее сквозь стеклянную дверь, Бернадетта бросилась к парковке. Магазин находился всего в нескольких кварталах от Олдер-стрит, но Берни добиралась исключительно на автомобиле, стареньком «Шевроле». Брат Нино оставил, сказал: «Пользуйся, пока я во Вьетнаме служу». Когда тебе в семнадцать лет приваливает такое счастье, ты пешком принципиально не ходишь. Короче, Бернадетта помчалась к деду домой. Ну как – помчалась; конечно, с соблюдением правил дорожного движения, однако на предельно допустимой скорости.

Дед сидел на бетонном крыльце. Сам его к дому с тыла прилепил совсем недавно. Просто работа подвернулась на бетономешалке, в голову кое-что стукнуло – он и решил, что в доме дополнительного крыльца как раз не хватает. Крыльцо получилось высокое, дед болтал ногами, как мальчишка, который собирается прыгнуть в бассейн.

Берни – руки в боки – двинулась на деда.

– Отвечай, где моя собака!

– Мне-то откуда знать? – Гримасу Антонио скроил – не подходи, стиснул челюсти с трехдневной седой щетиной.

– Где. Моя. Собака.

Антонио неопределенно махнул тяжеленной ручищей, как бы говоря: нашла из-за кого переживать!

– Где она?

– Я о ней позаботился.

У Берни сердце упало.

– Как это ты позаботился?

– А так, что тебе уж заботиться не надо.

– Что ты сделал?

Снова взмах рукой. Правда, лицо у деда теперь грустное.

– Отвез ее подальше да выпустил. Обратно она дорогу не найдет. Может, добрые люди подберут.

От ярости Бернадетта перешла на крик:

– Куда отвез?! Куда?!

– Говорю же: далеко. Тебе не сыскать.

Бернадетта шагнула к деду. Рука ее как бы сама собой взметнулась, пальцы ущипнули Антонио за шею, возле уха. Дед вскрикнул – больше от неожиданности, конечно, чем от боли, хотя больно ему тоже было, Бернадетта ведь чувствовала под пальцами раздутую щитовидку.

– Поехали. Покажешь.

Ручищи дернулись, Антонио хотел оттолкнуть внучку, но она снова ущипнула – сильнее, больнее. Так больно, что он стал ловить ртом воздух.

– Садись в машину. Живо, – скомандовала Бернадетта.

Непонятно, почему Антонио послушался. Берни вымахала будь здоров, семнадцатилетние девчонки обычно пожиже; но Антонио и в семьдесят с лишним производил впечатление человека сильного как бык. Запросто мог бы врезать – а не дерзи деду, соплячка! Вместо этого покорно встал, протопал к машине и уселся на переднее пассажирское сиденье.

Час с лишним ехали по хайвею, потом еще долго петляли по улочкам, пока не добрались до побережья. Молчание, почти осязаемое из-за ненависти Бернадетты, прерывалось только лаконичными указаниями Антонио: здесь налево, тут направо. Водить старик не умел и никогда не учился, зато на местности ориентировался дай бог каждому. Свернув с тенистой улицы прилегающего к пляжу района, Берни снизила скорость до минимальной. Городок плавился в полдневном зное, машины попадались редко. Толпы отдыхающих стремились к океану, навстречу им другие толпы, разморенные, тянулись обратно – время было обеденное. Берни затормозила у тропки, что, петляя, скрывалась среди камышей и выводила, по всей видимости, к проливу Лонг-Айленд.

– Здесь, что ли?

– Да, где-то здесь.

– Какого черта ты именно сюда ее завез? – Для Берни слово «черт» было из категории бранных.

А просто приятель Антонио, Сандро, строительной компанией владеет и работу подкидывает. Во вторник – да, точно, во вторник, Берни уже на работе была – Сандро заехал за Антонио, до стройки его подбросить. Антонио и не собирался, да что-то нашло на него. Хвать собаку – и в машину с ней сел. Прокатил на славу до самого до участка, там и выпустил. На обочине.

– Как ты мог? – прошипела Берни.

Антонио пожал плечами.

– Щенки надоели. Щенится твоя псина каждые полгода. Нечего псарню разводить.

– Тебе-то что? Не ты ведь со щенками возишься!

Глаза Берни защипало от яростных слез.

Пенни, значит, здесь уже трое суток, даже почти четверо. А если она с голоду умерла? Или утонула? Или в когти лисе попалась? Ее, малютку, мог и ястреб поймать.

– Пока не найдем Пенни, домой не поедем, – объявила Бернадетта.

– Не найдем, не надейся! – рявкнул Антонио. Приступ покорности у него уже прошел.

– В таком случае себя вини, если тут заночевать придется, – бросила Бернадетта и побежала по тропе, крича: – Пенни! Пенни! Сюда! Ко мне, девочка!