Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - Сергей Михайлович Сергеев

Авторы сборника «Вехи» (Бердяев, Булгаков, М. О. Гершензон, Струве, С. Л. Франк и др.), произведшего после своего выхода 1909 г. настоящую сенсацию, выступили с резкой критикой всей интеллигентской политической и культурной традиции – революционизма, «безрелигиозности», «государственного отщепенства», социалистического утопизма, правового нигилизма и т. д.

Споры об успешности столыпинского курса сегодня ведутся, наверное, не менее бурно, чем в годы его проведения. Поскольку реформы реально осуществлялись всего семь с половиной лет (1907–1914) и были оборваны войной, однозначно утверждать, что они провалились, столь же нелепо, как и настаивать на их безусловной победе. Первые результаты начатых преобразований скорее обнадеживают, чем разочаровывают. Всего к 1916 г. из общины вышли почти 2,5 млн дворов (почти 27 % крестьян). 914 тыс. владельцев сразу же продали свои наделы, чтобы переселиться за Урал или в города. Единоличное владение хуторского или отрубного типа завели 1 млн 210 тыс. домохозяев 47 губерний Европейской России (немногим более десятой части общего числа крестьянских хозяйств в последней), что составило около 15,4 млн десятин земли. С учетом многовекового господства общинных традиций это не такая уж и скромная цифра. «…Много это или мало 15,4 млн. десятин за 9 лет? – рассуждает И. И. Макурин. – Ну, наверное, смотря как сравнивать… Например, с 1991 по 2010 г., то есть за 19 лет, под фермерскими хозяйствами, в том числе и на праве аренды находится 29,4 млн. га земли (1 дес. = 1,092 га). Как видим, цифры совершенно сопоставимые, только динамика у „столыпинских фермеров“ повыше, и это объяснимо – еще не было коллективизации… Разве эта динамика – не победа и не успех?»

Кроме того, далеко не все крестьяне, получившие наделы, имели надобность выходить из общины, утратившей свой прежний принудительный характер, поэтому количество тех, кто подал заявления относительно землеустройства как такового (то есть пожелавших провести внутринадельное размежевание, не обязательно выходя из состава сельского общества), гораздо больше – 6,2 млн – «две трети общинников» (В. Г. Тюкавкин). А вопреки устоявшемуся мнению, цель столыпинской аграрной реформы состояла вовсе не в разрушении общины, а в том, чтобы снять путы с крестьянской самодеятельности, а уже где последняя будет себя проявлять – на хуторе или внутри общины, закон этого не предписывал.

Процент выходцев из сельских обществ был особенно велик в Новороссии (до 60), на Правобережной Украине (до 50), в ряде центральных губерний – Самарской (49), Курской (44), Орловской и Московской (в обеих – 31), то есть в областях либо с развитым рыночным хозяйством, либо страдавших от острого малоземелья. Из великорусских губерний хуторское хозяйство стало решительно преобладать на Псковщине (82 %). По данным германской правительственной комиссии, изучавшей в 1911–1912 гг. русский аграрный опыт, абсолютное большинство обследованных хуторских или отрубных хозяйств добились качественного улучшения землепользования, урожайность там превышала общинную на 14 %. Крестьяне активно скупали землю, в 1916 г. им уже принадлежало почти 89 % всех посевных площадей, а помещикам соответственно – немногим более 11 %.

Тульский крестьянин-толстовец М. П. Новиков описывает в своих воспоминаниях период 1908–1914 гг. как «крестьянский золотой век»: «…в деревнях все быстро улучшалось… заводились деньжонки у мужиков и, если они не были горькими пьяницами, у них появлялся хороший инвентарь, сбруя, ставились новые и перекрывались железом старые хаты, прикупалась земля… Появлялись у некоторых даже граммофоны, хорошие гармошки. Ни один и простой праздник не обходился без белого хлеба и баранок. А в большие праздники все покупали 20–30 килограммов белой муки. Картошку без масла ели уж только любители. Девки и парни приходили на Пасху с фабрик в таких нарядах, что нельзя было уже узнать – то ли это мужицкие, то ли господские дети… Хорошее, золотое было время для старательных и более трезвых крестьян. О нужде были разговоры только в семьях пьяниц».

Другой, подмосковный крестьянин-толстовец С. Т. Семенов, один из первых у себя в деревне вышедший на отруб, высказывал в 1915 г. надежду на кардинальное общественное обновление сельской России: «…с выделами должно распространяться и сознание, что один в поле не воин, и идти сознательное объединение крестьян на почве хозяйственных интересов. Таким образом, должна воспитываться необходимая общественность, отсутствие которой отличает русский народ от других наций, и нелюбовь к чему русского человека причиняла в прошлом огромный вред всему народу». (Замечательно, кстати, что оба цитируемых крестьянских последователя учения графа Льва Николаевича приветствовали столыпинскую реформу в полном противоречии со своим учителем, ее безоговорочно отвергавшим.)

Обретение гражданского равноправия и рост материального благополучия крестьянства сказались и на его представительстве в высшей школе и культуре. Процент крестьянских юношей, учившихся в университетах с 1906 по 1914 г., увеличился почти в два с половиной раза – 5,4 и 13,3 соответственно (а лица из всех непривилегированных сословий вкупе дали к 1916 г. 55 % университетских студентов). В специализированных технических и народно-хозяйственных высших учебных заведениях крестьян было еще больше – например, в инженерных институтах в 1914 г. – 22,4 % (в 1895 г. – 9,4 %), в 1915 г. в аграрных высших школах – 31,3 % (в 1895-м – 8,2 %). В 1912 г. доля крестьян в военных училищах составила 18,18 %, превысив долю потомственных дворян (15,27 %), совсем недавно там господствовавших (63,89 % в 1894 г.). В литературе появилось весьма яркое «крестьянское» направление: в 1911 г. вышли в свет первые сборники стихов Николая Клюева и Сергея Клычкова, в 1916-м – Сергея Есенина, активно печатались их соратники Петр Орешин, Пимен Карпов, Александр Ширяевец, Алексей Чапыгин…

Таким образом, крестьянские выходцы начали оспаривать у дворян даже те сферы деятельности, которые веками были их вотчиной, – военное дело и писательство. Культурный разрыв между элитой и «народом» начал заметно сокращаться. Ф. А. Степун считал, что «еще десять – двадцать лет дружной, упорной работы, и Россия, бесспорно, вышла бы на дорогу окончательного преодоления того разрыва между „необразованностью народа и ненародностью образования“, в котором славянофилы правильно видели основной грех русской жизни».

Ассигнования на нужды начального образования в столыпинский период выросли почти в четыре раза: с 9 млн до 35,5 млн руб. В 1910 г. доля государственных средств на содержание земских училищ составила 36,5 % общей суммы расходов на них (доля земств – 56,7 %, сельских обществ – 6,8 %). Хотя законопроект о введении всеобщего образования не был окончательно утвержден до падения монархии, деятельность МНП в данной сфере с 1908 г. стала официально обозначаться как «подготовительные работы по введению всеобщего начального образования». Рост ассигнований МНП на нужды начальной школы с большим отрывом опережал финансирование среднего и высшего образования и науки: в 1905 г. эти траты составили 18 % всех расходов ведомства, в 1907 – 21 %, в 1908 – 30 %, а в 1912 – уже 52,6 %, притом что доля государственного бюджета, выделяемого МНП, в 1903–1912 гг. увеличилась более чем в два раза (это составило наибольший относительный рост расходов среди всех центральных ведомств).