Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию - Дэн Джонс

Как только закончились рождественские праздники, в Вестминстере собрался парламент, призванный решить судьбу короля. Эдуард наотрез отказался ехать из Кенилуэрта в Вестминстер и участвовать в этой процедуре, рассудив, скорее всего, что в его отсутствие парламент лишится легитимности. Но и тут он не рассчитал – процесс продолжился без него. 12 января епископ Херефорда обратился к парламенту и спросил собравшихся, может ли Эдуард II оставаться королем или его должен сменить сын. К вечеру было решено, что король должен быть смещен; кроме того, парламентарии составили обвинительный акт из нескольких пунктов.

На следующий день в Вестминстерском дворце перед вельможами и прелатами предстал Роджер Мортимер. Он сообщил о совместном решении магнатов: страну необходимо избавить от несостоятельного короля. Затем крупнейшие епископы прочли проповеди, придавая принятому решению духовный вес. Епископ Херефорда проповедовал, опираясь на текст Притчей 11:14 («При недостатке попечения падает народ»). Епископ Винчестера использовал фразу Caput meum doleo («Голова моя болит») доказывая, что дурная голова приносит беды всему телу королевства. И наконец, архиепископ Кентерберийский прочел проповедь на французском языке, построив ее вокруг фразы «Глас народа – глас Божий». Закончив свою речь, он сказал присутствующим, что Господь услышал их молитвы о спасении от невзгод царствования Эдуарда и представил им 14-летнего герцога Аквитанского, который должен был стать новым королем. Собравшиеся исполнили гимн «Честь, хвала и слава». Позже в тот же день в ратуше прозвучали клятвы охранять и защищать честь королевы Изабеллы и ее сына, будущего короля.

Все, что осталось сделать, так это убедить самого Эдуарда согласиться с желаниями народа страны и добровольно освободить трон. Чтобы надавить на него, в Кенилуэрт послали делегацию из 24 вельмож.

Генри Ланкастер и епископы Винчестера и Линкольна выехали вперед и 20 января встретились с королем. Они сообщили ему, что его время прошло. Эдуард сопротивлялся. Согласно записям хрониста Джеффри Бейкера, королю сказали, что если он не отречется в пользу сына, то будет смещен. Будет избран новый король, не Плантагенет, и не только сам Эдуард, но и вся его династия будет с корнем вырвана из королевства. Последовали слезливые пререкания, и ко времени прибытия остальных парламентариев Эдуард был так плох, что не мог стоять на ногах: Ланкастеру и епископу Винчестерскому пришлось его поддерживать.

24 января 1327 года Лондон разбудили объявлением, что Эдуард «по доброй воле и с общего согласия прелатов, графов и баронов, и других благородных людей, и всего народа королевства, сложил с себя полномочия правителя страны». Был определен новый король. Эдуард, герцог Аквитанский, стал королем Эдуардом III; короля Эдуарда II снова именовали Эдуардом Карнарвонским. Сэр Уильям Трассел, судья-вешатель, официально отозвал клятву на верность от имени всего королевства. Подданные принесли клятвы новому королю, а голоса несогласных потонули в шумном гомоне революционеров.

Мальчика-короля Эдуарда III короновали в Вестминстере 1 февраля, на церемонии, организованной с беспрецедентной скоростью. При его отце королевская власть ослабела до угрожающего состояния; ее восстановление стало первейшей задачей нового короля и его опекунов. К счастью, значительная часть английского политического сообщества в конце января находилась в Лондоне, и не составило труда незамедлительно созвать лордов в Вестминстер на церемонию посвящения в рыцари Эдуарда, а вместе с ним и трех сыновей Роджера Мортимера. Эту почетную обязанность исполнил 36-летний Генри Ланкастерский. Чуть позже, в день коронации, Вестминстерское аббатство заполнилось магнатами и прелатами, явившимися посмотреть, как Рейнольдс, архиепископ Кентерберийский, возлагает на голову 14-летнего короля громоздкую, тяжелую корону Исповедника, подбитую дополнительным слоем подкладки, чтобы не свалилась в самый ответственный момент.

Эдуард произнес те же коронационные клятвы, что и Эдуард II в 1307 году, в том числе ту самую, новую, которую его отец так и не смог исполнить: «…соблюдать и сохранять законы и справедливые обычаи, которые установит население страны». Начало нового царствования отпраздновали в Вестминстерском дворце с сумасбродной расточительностью и пышностью, которые станут приметой ближайших 50 лет. Зал превратили в богато обставленный монархический эдем, блистающий бесценными тканями и дорогой посудой. Королевский трон со всех сторон был увешан золотой парчой. Атмосфера праздника послужила столь необходимым контрастом к горестным и кровавым событиям предыдущего года, и политический посыл его считывался безошибочно: может, старый король и утратил власть, но монархия сохранила все свое величие и великолепие.

Однако перемен к лучшему пока не ощущалось. В 14 лет Эдуард достиг возраста правоспособности, но не мог еще править самостоятельно. Ситуация была двусмысленной: король уже не так мал, чтобы быть просто номинальным правителем, но все еще недостаточно взрослый, чтобы сжать рычаги правления обеими руками. Хотя с марта 1327 года в его распоряжении был собственный двор, государственными делами занимались королева Изабелла, которая контролировала влияние на сына и доступ к нему, и Роджер Мортимер, игравший ту же роль при королеве. Не потребовалось много времени, чтобы они сами стали извращать те принципы королевского правления, которые, как предполагалось, должны были отстаивать.

Первоочередной задачей нового режима стала реабилитация изгоев режима предыдущего. Парламент, собравшийся на следующий после коронации день, отменил обвинение в измене, предъявленное в 1322 году Томасу, графу Ланкастерскому, и его союзникам, и вернул семье право наследования земель и титулов, которые в основном перешли Генри Ланкастерскому. Мортимеру тоже вернули его титулы и владения, и он тут же ринулся в агрессивное наступление на земли Марки, начиная с тех, что принадлежали его недавно скончавшемуся дяде Роджеру Мортимеру де Чирку. Тут не было ничего необычного: Мортимер, как и Генри Ланкастер, был вправе претендовать на имущество, несправедливо отнятое у него Эдуардом II и Диспенсерами. Но то были первые звоночки, возвещавшие, что Изабелла и Мортимер по натуре были такими же алчными, как и их предшественники-фавориты.

Перед коронацией Эдуарда, в период беспорядочного кровопролития, предшествовавшего свержению ее мужа, королева Изабелла вернула все свои земли, полученные в качестве приданого, стоимость которых оценивалась примерно в 4500 фунтов. После коронации сына в ее руки перешли и другие владения, повысившие ее доход с земель до 20 000 марок и сделавшие ее крупнейшим землевладельцем в Англии. Это масштабное накопление капитала вкупе с доступом к несметным сокровищам, собранным ее мужем и Диспенсерами, потрясало свидетелей.

Однако самую неотложную проблему представляло собой вмешательство Изабеллы в международную политику. Новое правительство ощущало груз трех актуальных проблем. Чтобы защитить спорные районы у границ Аквитании, необходимо было официально оформить мир с братом Изабеллы Карлом IV Французским. Нужно было пригрозить Шотландии и усмирить ее дерзких обитателей, которые 1 февраля, прямо в день коронации Эдуарда, предприняли удачную атаку на занятый англичанами замок в Норхэме. И, в конце концов, Эдуарду нужна была невеста, с которой он мог бы произвести на свет новое поколение Плантагенетов.