Царские забавы - Евгений Сухов

Стоял монастырь на самой дороге, и с высоты колокольни просматривался путь едва ли не на два десятка верст. Монахи обладали святым правом умереть первыми, встав на пути врага, в этом и заключалась высшая государева награда. Вот потому служили в Даниловом монастыре бывшие воины. Чернецы жили в постоянном ожидании войны, тренируя тело и закаляя дух, и даже самый престарелый инок так искусно владел кистенем и мечом, как не умели рынды в государевом окружении.

Данилов монастырь всегда был некой палицей в руках государя, которой он мог погрозить строптивому боярству. Эта была обитель, в которой он мог укрыться в минуты большой смуты.

Государь был вправе рассчитывать на помощь иноков.

— Веселия особого делать не стану, — буднично продолжал Иван Васильевич. — Ни к чему! Возложишь на нас венцы и отпустишь с богом.

— Как пожелаешь, государь.

— А все-таки я приглашу иерархов, — сказал, поднявшись, Иван Васильевич, — была бы честь оказана, а там — как пожелают.

Государь постарался не выразить удивления, когда на его венчание в соборную церковь Данилова монастыря явились все иерархи во главе с митрополитом Кириллом. Крякнул от удовольствия царь и, повернувшись к красе, шепнул ей на ушко что-то ласковое, отчего Мария, стыдливо потупив очи, счастливо зарделась.

Отец Георгий уже возлагает на брачующихся венцы.

— Руку дай, — сказал Иван Васильевич и тотчас почувствовал в ладони прохладные пальцы Маши.

Митрополит Кирилл стоял в притворе, окруженный множеством послушников, которые готовы были исполнить любой наказ владыки. Своим величием блаженнейший напоминал царя, правда, облачение у него было наряднее государева. Одних золотых нитей на сто рублев вшито!

Не расставаясь в иные дни с обыкновенной рясой, сейчас митрополит подивил всех изяществом своего наряда. Весь его облик вопил: «Царство духовное поважнее земного будет!»

Невысокий, щуплый, он казался воплощением святости, был неким божьим глазом, который с легким прищуром наблюдает за каждым смертным.

Сейчас это око пристально наблюдало за венчанием государя.

Иерархи шагнули в церковь, оставив за спиной холод притвора. Государь был ближе всех к господу, а иерархи хотели быть рядом с царем.

Возложил владыка Георгий на брачующихся венцы и провозгласил во всеуслышание тайносвершительные слова:

— Господи боже наш, славой и честью венчай их!.. Возьмитесь за руки, дети мои, — тихо произнес владыка, стараясь не смотреть на смущенное лико Долгорукой. А потом, набросив на сцепленные руки епитрахиль, провел молодых вокруг аналоя.

— Вот и все, теперь ты жена моя, — сказал Марии самодержец.

Когда были прочтены слова из Апостола, когда брачующиеся испили вина, а затем были сняты венцы и государь, сопровождаемый толпой верных опришников, направился к выходу, Малюта шепнул Ивану:

— Митрополит снял с тебя епитимью, государь. Сказал, пускай пьет вина, сколько вздумается. Не каждый день царь венчается.

— Проняло супостата, сжалился! — довольно хмыкнул Иван Васильевич. — Будет теперь мне чем радость свою поддержать.

Последние слова государя потонули в звонкоголосом пении колоколов, которые разметали по небу стаю сизых голубей и отправили ее далеко за горизонт.

— Государь, милостыню раздашь? — спросил Малюта, когда Иван Васильевич ступил на соборное крыльцо.

— Свадьбам без милостыни не бывать, высыпать полмешка медяков, — расщедрился государь.

Свадебный пир был веселым. Со всех земель съехались бояре и князья. Стольные палаты уже не вмещали всех знатных гостей, а потому Иван Васильевич повелел расставить столы во всех комнатах и коридорах. Многошумные гости без конца выкрикивали здравицу государю и государыне и кубок за кубком выливали в горло хмельное зелье. От выпитого иные валились под столы, и торжество уже продолжалось без них. Челядь бояр шастала между столов и собирала в охапку господ, упившихся до смерти. А пир только набирал силушку, чтобы закончиться к утру пьяными плясками скоморохов и медвежьей забавой.

Иван Васильевич глянул на Марию. Царица сидела величаво, распрямив спину, и госпожой посматривала на пьяных бояр.

Государю подумалось о том, что телесами Долгорукая не обижена и, разметавшись, может занять половину кровати. Усмехнулся государь: эдакая махина и придавить ненароком может. Но государю такие девицы были в особую радость — будет что помять. Упруго и горячо желание обожгло утробу государя, и он так ущипнул Марии колено, что та невольно пискнула.

— В Спальную пойдем, там бояре простынки атласные постелили. Подарок английской королевы, — хихикнул Иван Васильевич. — Она все думает, что со мной на них тешиться будет, а вот обошло ее такое счастье.

Царь глянул на Малюту, и Григорий Лукьянович безошибочно угадал желание господина. Поднялся думный дворянин из-за стола и заговорил, стараясь перекрыть громким басом свадебное веселье:

— Посидели молодые, потешили нас своим присутствием, а теперь им на покой пора. Для молодых ноченька всегда короткая.

— Спасибо, гости дорогие, что уважили своего государя, — поднялся из-за стола Иван Васильевич, — а теперь мы оставим вас.

И, взяв государыню под руку, Иван повел ее в Спальную палату.

Палата дышала благовониями. Она словно собрала с полей запах душицы и аромат ромашек, нектар васильков и горечь роз. Закружилась голова у Марии от крепкого духа, и она присела на край постели.

— Верно, государыня, с хорошим делом тянуть не стоит. А ты сымай с себя кокошник, теперь ты баба замужняя и волосья от мужиков подалее прятать будешь. А коса какая у тебя чудная! — восхищался государь. — Только из-за нее на тебе жениться можно, а ко всему остальному ты еще сама девица очень справная.

Повернула Мария свое круглое, подобно солнцу, лицо и отвечала:

— До исподнего, государь, платье сымать?

— Почему же до исподнего? — подивился Иван Васильевич. — Всю я тебя зреть желаю, сымай и исподнюю рубаху! Или, может быть, у тебя изъян какой тайный имеется? — подозрительным взглядом окинул государь девицу.

— Робею я, Иван Васильевич.

— А поначалу все так, — охотно соглашался государь, щурясь от предстоящего удовольствия, — даже титьки показывать боятся. А опосля ходят нагишом по комнате, как будто всю жизнь мужику голоту свою выставляли. Смелее, царица, а то ведь я нетерпелив… помочь могу!

Мария Долгорукая расстегнула шубку, помешкав малость, скинула ее с плеч, потом стянула через голову платье и осталась в одном исподнем, распаляя желание Ивана. Кого же она ему напомнила? Точно, повариху с Кормового двора. Та тоже была дородная и крепкая, как осенняя репка. И грусть о давно прошедшей молодости легкой дымкой пробежала по лицу государя. Не сыскать более такую!

Задержав взгляд на хмуром лице государя, Мария Долгорукая медленно стала стягивать через голову исподнюю рубаху. Сначала выглянули полные колени, потом показались покатые бедра, округлый живот, и через мгновение царица предстала перед государем вся.