Дети разлуки - Васкин Берберян

Он говорил без остановки равнодушным тоном, словно читал метеорологическую сводку, и старался поскорее закончить, не обращая внимания на мое затрудненное дыхание и ужас, который сковал меня, пока я его слушал. Только Игорь проявил немного сострадания. Он сидел с опущенной головой и даже не решался смотреть в мой единственный глаз. Чтобы тебе стало понятно мое отчаяние, скажу, что я чувствовал себя как новорожденный, но обладающий сознанием и пониманием, который вступает в этот мир, а ему вместе с приветствием объявляют, что он урод и слепой и таким останется до конца своих дней.

– Спасибо, спасибо, – сказал офицер, отпустив врача. – Теперь расскажи, товарищ Игорь, как ты его нашел.

– Я был на баркасе с леской в руке, когда услышал взрывы… – начал Игорь дрожащим голосом.

Тем временем, с трудом повернув голову на подушке, я заметил второго, который стоял за спиной Игоря и все записывал, каждое сказанное слово.

– Когда корабль взорвался, дым накрыл все вокруг, потому что дул восточный ветер и он погнал дымовое облако в бухту. Вскоре «Линка» затонула, и рыболовецкие суда, находившиеся поблизости, направились к тому месту в надежде подобрать спасшихся.

– Это все мы уже знаем, товарищ, ты расскажи, как нашел Евгения.

Моряк кивнул.

– Я уже собрался вернуться в бухту, я был очень напуган, жутко было думать об этой трагедии, когда рядом с Тремя Бра…

– С тремя утесами?

– Да. Я увидел тело, едва видневшееся на поверхности воды. Оно качалось на волнах у скал.

В этом месте офицер бросил вопросительный взгляд на своего напарника, и тот кивнул.

– Я с трудом вытащил его и попытался привести в чувство. Он окоченел, кожа была уже синюшного цвета из-за ледяной воды. Я повернул его на бок и несколько раз ударил в спину, пока его не вырвало, он закашлялся и начал дышать.

– Что было потом?

– Я попытался заговорить с ним, хотел понять, в каком он состоянии, рана на лице была ужасной. – Лицо Игоря исказила гримаса, но он не стал вдаваться в подробности. Это был чувствительный и добрый человек. – Видно было, что он молод, шестнадцать, максимум восемнадцать лет. «Ты меня слышишь?» – спрашивал я его, но он молчал и лежал неподвижно, только слабое дыхание указывало на то, что он еще жив.

Пока Игорь говорил, я слышал, как дрожал его голос, как пережитые эмоции еще волновали его.

– Как был одет этот юноша? – спросил офицер.

– На нем были только длинные кальсоны и майка, ничего другого, если не считать кольца на пальце. Обручальное кольцо червонного золота и еще металлический медальон на шее с именем и номером учета личного состава, какие носят работники лагерей.

– Вот эти? – Офицер вытащил из конверта два предмета и протянул Игорю, который внимательно стал их рассматривать.

– Да, – подтвердил он, – вот это кольцо с гравировкой «С. С. 1935» и медальон с именем Евгений Козлов, № 9211145, я запомнил три единицы посередине.

– Товарищ Козлов, ты помнишь что-нибудь из того, что наш товарищ Игорь только что рассказал? – спросил меня офицер.

Я отрицательно покачал головой. Я совсем ничего не помнил.

– Лучше будет, если ты поскорее все вспомнишь, – сквозь зубы сказал офицер. – Это обручальное кольцо, которое носят приверженцы христианской веры… Очень странно, правда, Евгений? Потому что из документов следует, что твоя семья из мусульман. Так что или ты не Евгений, или ты украл кольцо, в обоих случаях тебе придется давать убедительные объяснения.

Он поднялся с красным от злости лицом, тут же встали сержант с Игорем и вышли следом за ним из палаты.

В последующие дни меня постоянно усмиряли, кололи успокоительное и анксиолитики, но потом развязали, ведь я все равно был беспомощный. Я все время спал или пребывал в состоянии полудремы. Никакие плохие новости уже не трогали меня, но и хорошие тоже не радовали. Я был в состоянии полной апатии. Мне сняли бинты, и я стал готовиться к тому, чтобы увидеть в зеркале свое новое лицо.

Я долго рассматривал шрам от ожога, который обезобразил мое лицо, потрогал его пальцами, ощутил шершавую кожу и вялость поврежденных тканей. «Евгений Козлов, ты просто жаба», – сказал я наконец с саркастической улыбкой.

Офицер часто приходил допрашивать меня, сомневаясь и подозревая, все более уверенный, что я намеренно что-то скрываю. Однажды мне сделали серию рентгеновских снимков. Когда делали рентгенографию черепа и шеи, меня впервые внезапно озарило. Я лежал голый на холодном столе, и в тот момент, когда загудел рентгеновский аппарат, в голове как молния пронеслось видение: два тела, сцепившиеся в жестокой схватке без правил. Тотчас же возникло чувство отвращения, ненависти, сердце забилось так быстро, что врач попросил меня успокоиться и не шевелиться, иначе пришлось бы делать снимки заново.

Сцена борьбы стала ниточкой, за которую я ухватился, чтобы выбраться из темного колодца амнезии. В короткие и редкие моменты прояснения я пытался понять, кто я на самом деле. Пытался отличить реальные события от снов или, точнее, от ночных кошмаров. Я заставлял себя часами перебирать в памяти фрагменты образов, иногда возникавших, как вспышка, и старался собрать общую картину событий из тех немногих деталей, которые были в моем распоряжении: имя, кольцо и идентификационный медальон. Часто я забивался в какой-нибудь угол, как бродячий пес, и плакал под смущенными взглядами других больных.

Однажды утром все тот же офицер принес мне папку, в которой лежала краткая биография Евгения и его фотокарточка для документов.

– Прочти, как знать, вдруг это поможет тебе вспомнить, кто ты.

Так я узнал следующее.

Евгений Козлов родился в Туле, в России, в 1933 году. Его мать умерла, когда ему было девять лет. Отец в скором времени снова женился и привел в дом мачеху, которую мальчик возненавидел. Их совместное проживание было драматичным, особенно после рождения единокровного брата, потому что женщина плохо обращалась с пасынком и часто его унижала. Однажды, когда отца не было дома, Евгений напал и жестоко избил мачеху, а затем сдался в милицию. Во время допроса шестнадцатилетний Евгений утверждал, что драка возникла, потому что мачеха язвительно критиковала партию, а он, будучи комсомольцем и активистом, счел своим долгом преподать урок этой наглой клеветнице. Разумеется, никто ему не поверил, но вместо того, чтобы отправить в тюрьму, ему предложили работу в «Дальстрое», строительной организации на Дальнем Востоке, в ведении которой находился флот для перевозки заключенных. Таким образом, он стал смотрителем в этих плавающих тюрьмах. Евгений был крепким малым, отличался раздражительностью и склонностью к насилию, за что ему дали прозвище Лев.