Психиатр - Марк Фишер

Человек, которого он когда-то почитал как крупнейшего специалиста, оказался настоящим параноиком, решившим, что ему все позволено, даже самые чудовищные вещи.

Гордон Степлтон, в отчаянии обхвативший руками лысую голову, захлебывался от стыда: его репутация погублена безвозвратно, он никогда больше не сможет заниматься единственным ремеслом, которым владел, — ремеслом банкира, жена откажется от него навсегда, потому что он не только участвовал в гнусной оргии, но и изнасиловал девушку. Что же до его сына…

Он принялся рыдать, как ребенок.

Губерт Росс сидел на скамье подсудимых спокойно: он, со своей непомерной гордыней, все еще делал вид, что его обвиняют незаслуженно; вздернув подбородок, он бросал всем вызов. Его лицо исказилось от ярости. Он, уважаемый человек, высокий чиновник, делавший погоду в мэрии Нью-Йорка, правая рука мэра, ему готовы были прислуживать и петь дифирамбы сотни бизнесменов и политиков, — и вдруг весь свет узнает, что у него странный психический сдвиг, заставляющий его переодеваться в женское платье!

Он грубо глумился над молодой женщиной, плевал на нее, как последний отморозок, и наконец стал соучастником этого невероятного извращения!

Неожиданный и прискорбный крах карьеры!

Судья Бернс выбрал этот момент для того, чтобы перенести слушание на следующий день, резонно полагая, что адвокат Шмидт не захочет устраивать контрдопрос Питера Лэнга, сознавая, что дело проиграно.

Он дал присяжным инструкции, вызвав их в суд на следующее утро к девяти часам. Если они придут к единодушному решению, что не вызывало сомнений, то будет оглашен вердикт.

Публика оживилась.

Томас и Катрин, оглушенные и счастливые, пожимали друг другу руки.

Томас спас Катрин, потому что один верил в нее.

И в каком-то смысле она своим упрямством тоже спасла его от несправедливого обвинения, выдвинутого инспектором Тамплтоном.

Пережитое в ходе этого процесса связало их до конца жизни.

Но им никогда не удалось бы одержать эту победу без помощи Питера Лэнга. Казалось, эта мысль пришла им в голову одновременно, так как они вдруг повернулись к скамье свидетелей и увидели молодого санитара, который не осмеливался встать и словно смущенно спрашивал себя, что ему теперь делать.

Сияющие и признательные улыбки Катрин и Томаса дали ему понять, что те гордятся тем, что он совершил, его храбростью. Он стал героем! Переступив через опасение навсегда потерять работу, через смертельную опасность, он сделал все, что от него зависело, чтобы справедливость восторжествовала, чтобы Катрин, такая же жертва, как и он сам, смогла вернуться к нормальной жизни.

Джулия долго сжимала Катрин в своих объятиях, тогда как Томас пошел поблагодарить Пола. Тот скромно собирал со стола свои бумаги, он вдруг осознал, насколько безрассудно с его стороны было взяться за это дело. К счастью, в последний момент им все же улыбнулась удача.

Томас протянул ему руку:

— Спасибо, Пол. От всего сердца. Ты даже представить себе не можешь, как я тебе благодарен.

— Я только делал свою работу, — ответил тот.

Одержав победу на процессе, он также спас Томаса от тюремного заключения.

— Мне кажется, что нам не удалось бы выиграть без тебя, — заметил Томас.

— Кто знает! Может, справедливость все же есть!

К Томасу подошел мужчина, протягивая руку для рукопожатия. Томас сделал вид, что не видит этого жеста примирения. Инспектор Тамплтон, пристыженный, опустил руку и произнес:

— Я прошу прощения, Искренне раскаиваюсь. Я был уверен, что во всем виновны именно вы.

— Не извиняйтесь. — Томас, выдержав паузу, добавил: — Возможно, вы помогли мне в большей степени, чем вам кажется.

— Вы на самом деле так думаете? — спросил озадаченный инспектор.

— Нет, — ответил Томас.

Донельзя обескураженный, инспектор подумал, что доктор Гибсон хочет оборвать диалог и отойти, но, к его удивлению, Томас протянул ему руку.

На ступеньках здания суда журналисты буквально набросились на Катрин, засыпая ее вопросами под вспышки фотоаппаратов.

Молодой прокурор также был нарасхват, журналисты торопились поздравить его с победой, несмотря на то что вердикт еще не был оглашен.

Но еще большая суматоха возникла, когда в сопровождении двойного эскорта полицейских и адвоката Шмидта появились обвиняемые. Надменность первых дней исчезла; опустив головы, закрывая лицо руками в наручниках и отбиваясь от осаждавших их журналистов, они сели в машины, направлявшиеся в отделение полиции, где им предстояло провести ближайшую ночь в ожидании завтрашнего приговора.

Тем временем Катрин, несмотря на усталость, старательно отвечала на вопросы журналистов. Ее мать, вся в слезах, подошла к ней и нежно прижала к себе. Внезапно лицо девушки вытянулось и побледнело.

Внизу она заметила того, кого меньше всего ожидала увидеть здесь: Роберта.

Сначала она подумала, что ей это померещилось, что из-за нервной усталости последних дней у нее начались галлюцинации. «Это не повторится!» — решила она. Вот уже несколько недель ее считали сумасшедшей, истеричкой. И возможно, теперь она действительно стала жертвой чего-то подобного. Какая жестокая ирония!

Может, ей это чудится потому, что она так страстно мечтала его увидеть? Хотела пережить это мгновение?

Отчаянно.

Больше всего на свете.

Но, возможно, галлюцинация заключалась не только в самом видении Роберта. Ей казалось, что он появился здесь не случайно. Он смотрел ей прямо в глаза. Смотрел так, как в день их первой встречи, на Эйфелевой башне, когда спрашивал ее, не хочет ли она провести остаток жизни вместе с ним.

Этот взгляд она ловила иногда и во время их страстных ночей, когда в разгар самых необузданных наслаждений он резко останавливался, чтобы просто сказать ей, глядя в глаза, что любит ее так, как не любил ни одну женщину.

Что в этом смысле она была его первой женщиной.

И последней.

Обещания, увядшие под грузом лжи.

Но в этот миг она спросила себя: а что, если он тогда не обманул ее? И то, что произошло между ними, было просто неизбежным любовным испытанием? Возможно, жизнь нарочно разлучила их, чтобы потом соединить и таким образом сообщить их любви ту глубину, ту полноту ощущений и прочность, которые может дать лишь испытание болью.

Он подходил к ней все ближе и ближе.

Она, взволнованная до слез, слегка дрожала.

Непостижимым, таинственным образом она чувствовала душевное тепло, исходившее от этого мужчины, который был для нее всем. И казалось, ее сердце вот-вот вырвется из груди.