Стрелок. Путь на Балканы - Иван Оченков

— Э, брат, не скажи! — даже обиделся писарь. — Александр Александрович о простом солдате завсегда заботу имели. И будь их воля, разговор бы с этими шаромыжниками короткий приключился.

— Это у наследника престола воли нет?

— Тут не так все просто! Прежним жидам, подряды им сам главнокомандующий повелел отдать, там вообще не поспоришь. Да только товарищество ихнее разорилось, да так что ни шиша не получив, наше казначейство еще и должно осталось, а концов теперь не найти! Слыхал может про Грегера с Горвицем?

— Слыхал.

— Вот-вот, а других то все равно нет, жулик на жулике сидит и вором погоняет. Эти, господа офицеры сказывали, хоть немного бога боятся, а другие и вовсе живоглоты!

— А эти значит честные?

— Нашел честных! Ворье первостатейное, но с понятием! Всем кому положено поднесли, никого не обидели.

— И цесаревичу?

— Ты дурак что ли! Александр Александрович за таковое сам бы не побрезговал в рыло дать, однако же, он не один. А генералы у него тоже люди, и всем жить хочется!

— Дела!

— А ты думал! Это тебе не турок сонных вязать, тут соображать надо!

— Ишь ты, — делано изумился Дмитрий. — И кто бы мог подумать…

— То-то и оно!

— Слушай, а зачем они сюда-то приходили?

— Известно зачем. За деньгами!

— Что прямо к цесаревичу?

— Да Господь с тобой! Нет, конечно. К цесаревичу они за подписью на требовании, потому как без его подписи им казначейство ни копейки не даст.

— Дорогой автограф, — задумался унтер. — И, похоже, они его не получили.

— Дык ясное дело, они ведь, ироды, еще не все поставили, что от них причиталось. Потому и расчета покуда нет.

— Ну-ну.

— Все, некогда мне с тобой тут лясы точить, — вырвался, наконец, от него писарь и, опасливо оглядываясь, убежал.

Дмитрий некоторое время стоял, задумавшись, а затем развернулся и пошагал в сторону телеграфной станции, повторяя про себя старую солдатскую мудрость, о том, что от начальства нужно держаться как можно далее.

К своему удивлению, у связистов он снова встретил этих странных господ. Один из них, выглядевший чуть моложе и менее респектабельно, вел переговоры с титулярным советником Валеевым, на предмет отправки телеграммы. Чиновник, как водится, строго отвечал ему: — не положено! А тот, в свою очередь, уговаривал войти в положение и обещал отблагодарить. Судя по всему, переговоры подходили к своему логическому завершению, сиречь, консенсусу и представитель многострадального еврейского народа, вот-вот должен был убедить российского чиновника пойти ему навстречу.

— Будищев это ты! — заметил его титулярный советник. — Как хорошо, что ты пришел. У нас, опять аппарат барахлит, вот даже телеграмму принять не можем.

— Даже не знаю, ваше благородие, — сокрушенно вздохнул мгновенно сориентировавшийся унтер, — я ведь попрощаться пришел. Возвращают меня обратно в часть, надоел я, видать, тут всем.

— Да что ты такое говоришь, голубчик? — изумился начальник телеграфа. — Как можно тебя куда-то отправлять, у тебя же золотые руки!

— На все воля начальства, сказано в бой, стало быть, в бой! Может, убьют еще, так что не поминайте лихом.

— Господин солдат, — вмешался в их разговор коммерсант, — а может, перед тем как отправится в бой, вы посмотрите этот самый аппарат? Вы бы сделали доброе дело, и оно таки зачлось бы вам на небесах…

— Это вы на тот случай беспокоитесь, если меня убьют?

— Ну что вы, не дай бог, конечно!

— Тогда до свидания!

— Господин солдат, а если мы дадим вам пол франка?

— Ах, мой добрый господин, если бы я и впрямь был простым солдатом, я бы вас, наверное, в задницу расцеловал за столь щедрое предложение… но я унтер-офицер, а потому могу только дать в морду за неуважение!

— Господин унтер-офицер, — подал голос второй еврей, до сих пор молча, но не без интереса, прислушивавшийся к ним, — а сумма в три франка, возможно, будет для вас не столь обидна?

— Пять франков, — безапелляционно отозвался Дмитрий.

— Простите, господин унтер-офицер, но нам нужно, чтобы вы только починили аппарат. Целовать наши еврейские задницы совсем не обязательно!

— Ладно! — засмеялся Будищев, сообразивший, что сам подставился. — Сейчас гляну.

Через некоторое время неисправность была устранена, коммерсанты отправили телеграмму и ушли, отдав все, о чем договаривались, начальнику станции и ушлому унтеру.

— Слушай, неужели тебя и впрямь возвращают в полк? — озабоченно спросил Валеев, которому запали в душу слова, сказанные Барановским о перспективе коммерческого использования беспроволочного телеграфа.

— Когда-нибудь вернут, — философски пожал плечами Будищев, сжимая в кармане текст телеграммы.

— Подожди, так все это представление было из-за нескольких франков?

— Ваш аппарат я не ломал!

— Что?! Ах, вон, ты о чем… ладно, я тебя даже не осуждаю, — вздохнул титулярный советник. — Да, заработать немного денег удается не каждый день. У тебя есть семья?

— Нет, ваше благородие, — развел руками Дмитрий. — Не сложилось пока как-то.

— А у меня есть молодая жена и маленькая дочка — Капочка. Когда я отправлялся на войну, она так трогательно тянула ко мне ручки. Я ведь пошел сюда, из-за полуторного оклада и перспективы производства. А то ведь можно так и застрять в титулярных…

Дмитрий с удивлением посмотрел на нежданно-негаданно разоткровенившегося чиновника и вдруг понял, что тот уже немолод, небогат и не слишком преуспел в службе. Побочных доходов у него нет, и никогда не будет, разве что вот такие левые телеграммы и те раз в жизни.

— И где они? — спросил он, чувствуя, что надо хоть что-то сказать. — Ну, в смысле, семья.

— В Одессе, — вздохнул тот и улыбнулся, очевидно, опять представив себе маленькую дочку. Затем спохватился, и удивленно посмотрев на унтера, воскликнул: — Господи, зачем я тебе это рассказал?

— Наверное, я на вашу бабушку похож, — пожал тот плечами и улыбнулся.

— Н-да? — недоверчиво протянул Валеев. — Скорее уж на тещу! Она такая же грубая, невоспитанная и умеет тянуть из людей деньги.

— Хорошо хоть так, — засмеялся Дмитрий, — а то я уж думал, что она промышляет починкой телеграфных аппаратов.

— Слава богу, нет!

Геся очень устала после смены, но никак не могла заснуть. В последнее время она все более чувствовала неловкость своего положения, но ничего не могла придумать для исправления этой ситуации. Когда она покинула Бердичев, все было просто и ясно. Она бежала вслед за любимым человеком и была уверена, что он тоже любит ее и без колебания готова была положить свою жизнь, честь и репутацию на алтарь этой любви.