Жан Батист де Траверсе министр флота Российского - Мадлен дю Шатне

Восшествие на престол двадцатидевятилетнего Николая I ознаменовано восстанием группы заговорщиков, вошедших в историю под именем “декабристы” — по времени, когда восстание произошло.

* * *

О том, что в столице неспокойно, Николай узнал 12 декабря. Тайные общества возникли в России после наполеоновских кампаний и, начиная с 1817 г., составляли предмет серьезной озабоченности Александра. Самыми крупными революционными организациями были Северное общество во главе с князем Трубецким, Никитой Муравьевым, князем Оболенским, поэтом Рылеевым и Южное общество, которое возглавляли Петр Пестель, князь Волконский, Михаил Бестужев-Рюмин. Целью было свержение самодержавия и установление конституционной монархии.

Восстание началось 14 декабря на Сенатской площади Санкт-Петербурга. Большинство войск присягнуло новому государю, но лейб-гвардии Московский полк, лейб-гвардии Гренадерский полк и гвардейский морской экипаж присоединились к мятежникам. Николай прибыл на площадь во главе верной ему гвардейской конницы, но мятежники несколько раз отражали ее натиск. Не привела к успеху попытка генерал-губернатора Милорадовича уговорить восставших. Раздавались крики: “Да здравствует Константин!” — но это не более, чем предлог. Заговорщики говорили солдатам, что Константин и его брат Михаил взяты под стражу. Наступил роковой час, судьба монархии висела на волоске.

Холодная ночь спустилась на Санкт-Петербург. Николай к этому времени стянул на площадь верные ему войска, окружил заговорщиков, чтобы волнение не передалось черни, и скомандовал открыть стрельбу картечью. Второй выстрел из пушек попал в каре восставших и рассеял его. Часом позже восстание было полностью подавлено.

На следующий день государь приказал начать расследование. Многих заговорщиков он допрашивал лично, но столкнулся с упорством с их стороны. Никто, кроме князя Трубецкого, не выказал никакого раскаяния, никто не попросил о пощаде.

Николай, желая выяснить истоки мятежа, потрясшего Империю, распорядился выдать мятежникам, заключенным в Петропавловскую крепость, письменные принадлежности. Но лишь немногие и среди них барон Штейнгель, племянник бывшего финляндского генерал-губернатора, написали развернутые показания. Большинство ограничились короткими записками с оправданием своих действий, тогда как Штейнгель составил обширный мемуар с обличением российских порядков, включив в него личные выпады против маркиза де Траверсе. Он дважды его упоминает, обвиняя в плохом руководстве морским ведомством. На допросе Николай в числе прочего укорял Штейнгеля в том, что он не подумал о судьбе своих десяти детей.

Происхождение этой клеветы восходит к 8 февраля 1812 г., когда генерал-контролер в своем рапорте министру упомянул о решении морского суда от 1809 г. с серьезными обвинениями против барона Штейнгеля, вследствие которых он был вынужден оставить службу на флоте. В то время Штейнгель был командиром Иркутской морской команды в чине лейтенанта[282]. Его подчиненные подвергались тяжким телесным наказаниям. Штейнгель оправдывался тем, что наказывал поркой только замеченных в пьянстве и опоздавших из увольнения.

Всю свою жизнь Штейнгель сохранял упорную ненависть к морскому министру, который, по его убеждению, очернил его в глазах царя. Траверсе же, считая для себя невозможным не довести рапорт до сведения государя, тем не менее призывал проявить снисхождение к Штейнгелю, виновному, по его мнению, лишь в дисциплинарном проступке. После беседы с Александром Траверсе сделал пометку для подчиненных: “воля государя заключается в том, чтобы дело это не продолжать”.

Траверсе пользовался репутацией человека справедливого и покладистого. Недаром у него было так мало завистников и очернителей. Современники, однако, единодушны в признании того, что он решительно боролся с хищениями и должностными преступлениями. Ему как иностранцу пришлось видеть косые взгляды, особенно когда в Россию вторглась наполеоновская армия и когда многие достойные люди, например Михаил Богданович Барклай-де-Толли, узнали, что такое ксенофобия, но никто никогда не обвинял его во взяточничестве. Эти люди считали, как выразился впоследствии Достоевский в “Бесах”, что “не православный не может быть русским”.

Приняв участие в восстании декабристов, Штейнгель лишь продолжил свое схождение в ад и поставил точку в бесславной истории своей жизни. В своей клеветнической “исповеди” он свел счеты с теми, кого считал врагами, и так в этом преуспел, что на имени и памяти адмирала де Траверсе до сих пор в глазах некоторых историков лежит несмываемое пятно. Не желая утруждать себя архивными разысканиями, они просто взяли на веру порочащие его обвинения. Мог ли Траверсе, защищая Штейнгеля перед императором, предполагать, что тот через несколько лет ответит ему таким образом?

К моменту смерти императора Александра Штейнгель ощущал себя всеми оставленным, надежды его были разбиты, он был обременен многочисленным семейством и возлагал вину за все свои несчастья на государство, царя и морского министра.

Для суда над заговорщиками Николай повелел организовать Верховный уголовный суд, куда вошли члены Сената, Государственного совета, Синода и несколько особо назначенных чиновников из военных и гражданских лиц.

Траверсе, будучи членом Государственного совета, должен был принимать участие в деятельности этого суда. Но весной 1826 г. здоровье его ухудшилось, и он не выезжал из Романщины. Судебное разбирательство началось в январе. По желанию императора число обвиняемых сокращалось. Многие приговоренные к смерти были помилованы, казнены пятеро. Большинство, и в их числе Штейнгель, отправились на долгие годы в сибирскую ссылку.

* * *

Больше века спустя, в 1966 г., генерал де Голль, готовясь к визиту в Россию, распорядился приготовить справку о жизни и деятельности адмирала де Траверсе: он хотел, представив ее советским руководителям, способствовать восстановлению доброй памяти о выдающемся французе, герое Войны за независимость, русском морском министре на протяжении почти двадцати лет.

К сожалению, чиновник, готовивший справку, ограничился воспроизведением оценок, почерпнутых в разных псевдо-исторических трудах. Автор справки не дал себе труда произвести сколько-нибудь самостоятельные разыскания: все его источники восходили в конечном счете к измышлениям барона Штейнгеля.

В истории часто встречаются белые пятна, а по отношению к высказываниям Штейнгеля вполне употребимо современное слово “дезинформация”.

Остается только сожалеть, что никто не вспомнил о роли министра Траверсе в организации выдающихся морских экспедиций и о той высокой репутации русского флота, которой он пользовался к 1820 г. даже в Англии: “Россия, недавно утвердив себя на морях, стала вместе с Англией крупнейшей морской державой Европы”.

Греки в течение ряда лет подвергались чудовищным преследованиям со стороны турок. Когда князь Александр Ипсиланти, возглавивший антиосманское восстание, был разбит при Эпидавре, в Европе началось широкое движение в поддержку греческих повстанцев. Лорд Байрон примкнул к ним и погиб в 1824 г. в Миссолунги, отстаивая тот идеал свободы, который воздвигли на пьедестал романтики.