Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер

Теоретически свобода не связана со счастьем. Люди поддаются смертельно опасным искушениям, жаждут пагубных удовольствий, сожалеют о прежних решениях и не прислушиваются к совету быть осторожнее в своих желаниях, которые могут и исполниться[763]. Но на деле свобода и прочие хорошие вещи идут рука об руку. Оцениваем ли мы свободу объективно, с помощью индексов развития демократии в той или иной стране, или же субъективно, опрашивая ее граждан, чувствуют ли они, что «обладают свободой выбора и распоряжаются своей жизнью», уровень счастья в стране коррелирует с уровнем свободы в ней[764]. К тому же люди называют свободу одним из условий жизни, исполненной смысла, независимо от того, делает она их счастливыми или нет[765]. Они, как пел Фрэнк Синатра в песне «Мой путь» (My Way), сожалеют о каких-то решениях, выдерживают удары судьбы, но идут своим путем. Многие ставят независимость даже выше счастья: пережив, например, болезненный развод, люди не мечтают вернуться во времена, когда браки детей устраивались по воле родителей.

Но как же обстоят дела с самим счастьем? Как ученые могут измерить нечто настолько субъективное, как ощущение благополучия? Лучший способ выяснить, насколько люди счастливы, – спросить их самих. Кто может быть лучшим экспертом в этом вопросе? В старой миниатюре из передачи Saturday Night Livе Гилда Раднер, лежа в постели, беседует с нервным любовником (его играет Чеви Чейз), который беспокоится, доставил ли он ей удовольствие. Она его утешает: «Иногда я испытываю оргазм и сама этого не замечаю». Мы смеемся: когда дело касается субъективного опыта, тот, кто его испытывает, и является высшей инстанцией. Но нам не следует верить людям на слово: собственная оценка благополучия коррелирует со всеми прочими признаками, которые, как мы считаем, свидетельствуют о счастье, включая улыбки, оживление, активность в тех областях мозга, которые реагируют на милых младенцев, и – забудем о Гилде и Чеви – мнение других людей[766].

У счастья есть две стороны – эмпирическая (или эмоциональная) и оценочная (или когнитивная)[767]. Эмпирический компонент – это баланс между положительными эмоциями вроде воодушевления, радости, гордости или восторга и отрицательными эмоциями вроде тревоги, гнева или печали. Ученые могут замерять его в реальном времени, попросив испытуемых носить датчик, который в случайные моменты подает звуковой сигнал, побуждая их отмечать, насколько счастливыми они себя чувствуют в эту секунду. Оптимальным показателем счастья был бы интеграл или взвешенная сумма того, как долго и насколько именно счастливыми люди ощущают себя на протяжении всей жизни. Хотя выборочная фиксация эмпирического компонента является наиболее непосредственным способом изучения субъективного благополучия, этот подход очень дорог и трудоемок, так что мы не располагаем качественными массивами данных, охватывающими жителей разных стран или собранными на протяжении ряда лет. Следующий по надежности способ – опрашивать людей, как они себя чувствуют в последнее время или что они могут вспомнить о своих чувствах за сутки или неделю.

Это подводит нас ко второй стороне благополучия: люди оценивают, как они проживают свою жизнь. Испытуемых просят поразмышлять, насколько удовлетворенными они себя чувствуют «в настоящий момент», или «в целом», или «в совокупности», или вынести практически философское суждение, определив свое место на шкале из десяти градаций от «худшей из всех возможных жизней» до «лучшей из всех возможных». Такие вопросы часто вызывают затруднения (поскольку они действительно трудны), а на ответы тут могут влиять погода, настроение в данный момент и вопрос, который задан непосредственно перед этим (студентов расстраивают вопросы про личную жизнь, а всех прочих – разговоры о политике). Социологи смирились с тем фактом, что счастье, удовлетворение и оценка своей жизни как лучшей или худшей перемешаны в представлении людей и что обычно проще всего вычислять среднее по всем этим показателям[768].

Ощущения и оценочные суждения, конечно, связаны между собой, хотя и небезупречно: изобилие счастья заставляет нас считать свою жизнь лучше, но отсутствие тревоги и грусти – нет[769]. И это подводит нас к последнему измерению хорошей жизни – к цели и смыслу. Именно эта ее характеристика, наряду со счастьем, входит в аристотелевский идеал эвдемонии, «благого духа»[770]. Счастье – это еще не все. Мы порой принимаем решения, которые делают нас несчастными в краткосрочной перспективе, но позволяют нам воспринимать свое существование как осмысленное на протяжении жизни, например решение родить ребенка, написать книгу или вступить в борьбу за правое дело.

Хотя ни один смертный не сможет сказать, что на самом деле придает жизни смысл, психолог Рой Баумайстер и его коллеги изучали, что заставляет людей ощущать свою жизнь как осмысленную. Респонденты по отдельности оценивали, насколько они счастливы и насколько их жизнь осмысленна, а потом отвечали на длинный перечень вопросов, рассказывая о своих мыслях, занятиях и обстоятельствах. Результат дает основания предположить, что смысл жизни человека придают многие из тех вещей, которые делают его счастливым: мы счастливы, если у нас есть близкие люди, если мы чувствуем, что приносим пользу, если мы не одиноки и не скучаем. Однако есть и другие факторы – они могут сделать жизнь счастливее, но смысла ей не прибавляют, а то и наоборот.

Все потребности тех, кто ведет счастливую, но не всегда осмысленную жизнь, удовлетворены: они здоровы, у них достаточно денег и они по большей части довольны собой. Те же, чья жизнь исполнена смысла, могут быть лишены всех этих милостей. Счастливые люди живут настоящим; те же, кто считает свою жизнь осмысленной, обдумывают прошлое и строят планы на будущее. Ведущие счастливую, но бессмысленную жизнь – приобретатели и облагодетельствованные; ведущие жизнь осмысленную, но не так чтобы счастливую – дарители и благодетели. Дети придают смысл жизни родителей, но не обязательно делают их счастливее. Время, проведенное с друзьями, дарит счастье; время, проведенное с любимыми, наполняет жизнь смыслом. Волнения, тревоги, дискуссии, трудности и борьба делают жизнь несчастливее, зато осмысленнее. И дело не в том, что люди, ведущие осмысленную жизнь, как какие-нибудь мазохисты, ищут проблем на свою голову, – дело в том, что они ставят перед собой амбициозные цели: «Человек предполагает, а Бог располагает». Наконец, смысл – это скорее вопрос самовыражения, а не удовлетворения: смысл прирастает благодаря деятельности, которая определяет человека как личность и создает ему репутацию.