Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану - Федор Литке

Крепкие ветры и туманы, нынешним летом почти беспрерывно продолжавшиеся, едва дали мне время отыскать и промерить одну банку, которая по близости своей к берегу и малой глубине, конечно, есть опаснейшая для судов всякого ранга; но, кроме ее, как видно из промера капитан-лейтенанта Домогацкого, есть другие, хотя и далее от берега лежащие, но имеющие меньшую глубину. Между этими банками и обсушной, найденной в 1821 году, вероятно, есть еще и многие другие, простирающиеся к северу. Промерить эти мелководья с точностью или, по крайней мере, ограничить пространство, занимаемое ими, было бы не только полезно, но даже необходимо. Таковое описание не иначе может быть произведено с точностью и успехом, как на нескольких судах, способных к скорому ходу, дабы могли действовать против течений и при случае отойти от опасности, и которые сидели бы при грузе не более 8 или 8½ футов. При таком углублении безопасно могут они подходить к банкам и при крепких ветрах, не удаляясь от своего места, и найдут спокойное убежище за Тремя островами или в Лумбовских. Для большей верности пеленгов необходимо поставить приметные знаки в разных местах по берегам, где найдется нужным.

Из всего вышеописанного явствует, что в Белом море известно существование следующих только банок:

Осыхающие банки, найденные капитаном Григорковым в 1779 году. По всей вероятности, к ним же принадлежит и

Осыхающая банка, найденная мной в 1821 году.

Полуторасаженная банка, найденная Григорковым в 1778 году, которая, вероятно, принадлежит к первым же двум.

Полуторасаженная банка, найденная капитаном Домогацким в 1823 году.

Его же двухсаженная банка, видимо, та же самая, что и

Двухсаженная банка, промеренная Демидовым, и

4½-саженная, найденная Григорковым в 1779 году.

2½-саженная, найденная капитаном Домажировым в 27 милях на NOtN½O от Орлова Носа.

Его же четырехсаженная, лежащая от предыдущей к S в двух милях.

Его же четырехсаженная, лежащая на NO½O в 20 милях от Орлова Носа.

Трехсаженная, виденная Демидовым в 13 милях на OtN½O от Тонкого Орлова Носа.

Из этих банок известно с точностью положение только второй, четвертой и шестой. Положение всех прочих подвержено большему или меньшему сомнению. Капитан Домажиров в 1779 году проходил через свою 2½-саженную банку (восьмая) и имел глубину 24 сажени. Банки 9 и 10 найдены были Домажировым вместе с восьмой, следовательно, и их положение сомнительно.

Двух– и четырехсаженные банки, показываемые на картах к NW от Домажировой 2½-саженной банки, не что более, как остатки длинной Голландской мели. Существование их весьма сомнительно.

Круглая двухсаженная банка, обозначенная в 20 милях от OtN от Орлова Носа, откуда взялась – неизвестно. Может быть, и она есть остаток Голландской банки. Существование или по крайней мере положение ее подвержено сомнению. Капитан Домогацкий принял найденную им двухсаженную банку за эту круглую. Но первые лежат гораздо ближе к берегу. Ошибка эта произошла оттого, что он полагал Орловскую башню, по которой определял свое место, более чем на одну милю ближе к оконечности Тонкого Орлова Носа.

С другой стороны, по всей вероятности, находятся еще многие неизвестные нам доселе банки между параллелями реки Паной и мыса Городецкий. И потому желательно, чтобы это пространство было вновь подробно промерено.

Недостаток в лиственничных корабельных лесах, становившийся ощутительным на Двине и реках, в нее впадающих, заставил помышлять о способах заменить их со временем лесами, растущими по рекам Мезени, Печоре и в них впадающим, и о том, нет ли возможности доставлять их с последней реки к городу Архангельску морем. Это было поводом к первому отправлению в тот край штурмана 12-го класса Иванова. Предположено было исполнить это еще в 1820 году, и тогдашний архангельский главный командир вице-адмирал Клокачев назначил для этого штурмана Софронова, но так как в разных приготовлениях протекло время до весны, когда путь через тундры прекращается, то это и было отложено до следующего года.

Между тем неудачное плавание лейтенанта Лазарева к Новой Земле подало мысль осмотреть ее берегом, переправясь туда с острова Вайгач на оленях. Вследствие этого штурману Иванову, назначенному в 1821 году на реку Печору, было предписано: по прибытии в Пустозерск прежде всего отобрать от тамошних жителей сведения, есть ли возможность переехать на Новую Землю на оленях, и если то окажется возможным, сделать опись ее берегов, сколько позволит время, чтобы по вскрытии реки Печоры возвратиться в Пустозерск. Весной же и летом на нанятых в последнем месте карбасах описать и промерить реку Печору, а наипаче тот рукав ее, по которому идет самый глубокий фарватер, при устье ее поставить в приличных местах знаки и прочее.

Иванов по прибытии в феврале месяце в Пустозерск, собрал тамошних крестьян и самоедов для того, чтобы получить у них сведения о Новой Земле, и узнал, что переправиться туда зимой нет никакой возможности, потому что пролив между ней и островом Вайгач никогда совершенно не замерзает, но бывает всегда более или менее наполнен носящимся льдом. Невзирая на то, он решился ехать на остров Вайгач. Поездка эта не принесла, однако же, никакой пользы, потому что Иванов не определил даже широты того места, где он останавливался. Он переезжал от реки Великой через Югорский Шар к Карпову становищу, откуда видно было море, на большое расстояние ото льдов свободное. Он упрашивал самоедов перевезти его на северную оконечность острова Вайгач, дабы по крайней мере увидеть оттуда берег Новой Земли, но самоеды и на то никак не соглашались, поскольку расстояние туда довольно велико, а пищи для оленей на пути нет. Таким образом Иванов без всякого успеха возвратился в начале апреля в Пустозерск.

Во второй половине июня приступил он к описи реки Печоры. Производя ее на карбасах, можно бы довольно скоро кончить это дело, но Иванов, начиная от самой Пустозерской слободки (которая лежит еще не на Печоре, но на берегу Городецкого озера, из которого в Печору течет мелководная протока, именуемая Городецким Шаром) пошел по берегу с магистральной мерой и оттого до половины августа успел только описать правый берег реки Печоры и морской берег к востоку от нее до реки Черной. Начав промеры реки 18 августа, не успел он за поздним временем его окончить и таким образом, не совершенно исполнив возложенное на него дело, возвратился в Архангельск.

1822 год. По этой причине был он отправлен на следующий год вторично на реку Печору. В это лето промерил он подробно как саму реку, так и глубочайший в нее фарватер, и поставил из выкидного леса башни на мысах Болванском и Двойничном: на первом треугольной пирамидой, высотой от земли 22 фута, а от поверхности моря 147 футов, на последнем четырехугольную в виде избы, высотой от земли 17 футов, от воды 40 футов. Банки простираются от устья реки Печоры миль на 10; фарватер между ними лежит почти прямо на N от Болванского Носа; глубина его от 12 до 13 футов, ширина от 250 до 350 сажен. В самой реке глубина от 25 до 40 футов. Вода поднимается обыкновенно на 2½ фута, но при ветрах из NW четверти до 4 и даже до 6 футов, скорость течения не более одного узла. Прикладной час у Болванского Носа 7h25'. Берега реки сильно подмываются весенними ледоплавами. Иванов в 1822 году нашел в положении их значительные несходства с прежней описью: некоторые прикрутые места были оторваны, песчаный, низменный берег в некоторых местах нарос; наружные банки совсем переменили вид, некоторые уменьшились и протянулись в длинную, подводную отмель, а другие увеличились. Нет сомнения, что оттого и фарватер всякий год значительно меняется как в положении, так и в глубине.