Век Наполеона. Реконструкция эпохи - Сергей Тепляков

Для москвичей была устроена ссудная казна, однако шанс воспользоваться ею был только у тех, кто мог предоставить в залог имение либо другую недвижимость, а это в подавляющем большинстве случаев были дворяне. Купцы же, разночинцы, а тем более духовенство были крайне редкими клиентами ссудной кассы.

Современник писал о Москве: «С нами совершаются чудеса божественные. Топор стучит, кровли наводятся, целые опустошенные переулки становятся по-прежнему застроенными. Английский клуб против Страстного монастыря свидетельствует вам свое почтение. Благородное собрание: также надеется воскреснуть». В Москве к тому времени находилось более 60 тысяч крестьян и мастеровых – каменотесы, каменщики, штукатуры, маляры, плотники.

Впервые после войны царь приехал в Москву только 15 августа 1816 года, после Венского конгресса. 30 августа был оглашен Манифест «Первопрестольной столице Нашей Москве»: «Мы видели нещадящую никаких пожертвований горячую любовь ея к Нам и отечеству. Претерпенное потом ею от руки злодейства крайнее бедствие и разорение уязвило сердце Наше глубокою печалию. Но управляющий судьбами народов, Всемогущий Бог, избрал ее, да страданием своим избавит она не токмо Россию, но и всю Европу. Пожар ея был заревом свободы всех царств земных. Из поругания святых храмов ея возникло торжество веры. Подорванный злобою Кремль, обрушась, раздавил главу злобы. Тако Москва и подвигами и верностию и терпением своим показала пример мужества и величия».

Тогда же Александр I подписал указ и план восстановления и благоустройства Москвы. Земляной вал был роздан владельцам домов с требованием огородить новоприобретенные участки заборами и тумбами и разводить «садики во всю длину мест своих перед домами на валу, дабы со временем весь проезд вокруг Земляного вала с обеих сторон был между садами». Так в Москве возникла Садовая улица.

В воспоминаниях Елизаветы Яньковой, видевшей все это своими глазами, написано: «когда Москва начала отстраиваться, весь город по сю сторону Москва-реки был точно как черное большое поле со множеством церквей, а кругом обгорелые остатки домов. Москву в таком разгроме было больно видеть, не верилось, чтоб она когда-нибудь и могла опять застроиться. Но нет худа без добра: после строительства улицы стали шире, те, которые были кривы, выпрямились, и дома начали строить больше все каменные, в особенности на больших улицах».

Так и получилось: из худа вышло добро. В 1817 году был наконец утвержден генеральный план восстановления Москвы, главной идеей которого было создание города-монумента во славу величия Российской империи. Строить в центре, внутри Садового кольца, деревянные дома запрещалось. Вокруг Кремля создавалась система площадей, а реконструированная Красная (до пожара на всем ее пространстве стояли деревянные торговые ряды) становилась главной площадью города. Торговля была перемещена в специально отстроенное здание Торговых рядов с куполом и парадным портиком (эти ряды шли вдоль Кремлевской стены, там, где сейчас Мавзолей и кладбище советской знати). Земляные укрепления (остатки бастионов, возведенных еще Петром Первым на случай прихода шведов) вокруг Кремля были срыты, его ров засыпан, а на этом месте разбит бульвар.

Тогда же на колокольне Ивана Великого был установлен новый Успенский колокол – прежний был сброшен французами и раскололся. Когда решено было колокол перелить, на завод купца Богданова, где плавили металл для колокола, толпами пошли москвичи: они бросали в печь деньги, подсвечники, куски серебра, бронзы и латуни. Он был чем-то большим для людей: вместе с городом колокол восставал из небытия. И каждый из тех, кто пожертвовал на него хотя бы медный грош, вместе с колоколом оставался жить на века.

Везли его не на лошадях – москвичи впряглись в этот поезд и тащили колокол на себе. Новый колокол вышел намного больше прежнего, и даже пришлось разбирать часть проема одной из башен, чтобы колокол прошел в Кремль. Для подъема была сооружена целая конструкция, но в толпе говорили, что она не выдержит тяжести, рухнет. Тогда купец Богданов сказал, что будет подниматься вместе с колоколом. Богданова и колокол стали поднимать наверх. Толпа завопила: «Ох, падает!» (предполагают, что панику распространяли карманники, создававшие себе «рабочую обстановку»), но Богданов на верхотуре поднял руку – и площадь замерла…

В честь пятилетия победы над Наполеоном 12 октября на Воробьевых горах Александром Первым был заложен Храм Христа Спасителя. На это торжество приехал прусский король Фридрих Вильгельм: на Боровицком холме он встал на колени перед городом, с которого началось освобождение Европы.

Из Москвы, которая до войны была забытой деревенской тетушкой, делали европейскую столицу: был спроектирован Большой театр, а перед ним – Театральная площадь. 20 февраля 1818 года в центре Красной площади (а не там, где стоит ныне – возле храма Василия Блаженного) был открыт памятник Минину и Пожарскому (до тех пор городских монументов в Москве не было – разве что парковые статуи).

Большой театр, Театральная площадь, Манеж, Александровский сад с его портиком, висящая в Успенском соборе многопудовая люстра «Урожай» из отбитого у французов серебра московских храмов, и многое другое, доныне определяющее облик Москвы, возведено после пожара, в ответ пожару, в знак того, что сжечь Москву можно, а погубить – нельзя…

Власть. Присягнувшие. Коронация. Игра. В ожидании «знака».

Считается, что Наполеона погубила борьба с Англией, Испанией и Россией. Однако он вел еще одну войну, результаты которой в наши материалистические времена явно недооценены: с Римским Папой и в его лице с католической Церковью а, возможно, сам того не желая, с самим Богом, в котором он, как всякий диктатор, видел соперника.

Человек нужен был Наполеону весь, без остатка. В своей армии он поступил с Богом просто – вывел его «за штат». У французов не было полковых священников (капелланов), солдаты не ходили в церковь. Француз аббат Сюрюг, служивший в 1812 году в Москве в католическом храме святого Людовика, писал: «При 400 тысячах человек, перешедших через Неман, не было ни одного священника. Во время их пребывания здесь (в Москве – прим. С.Т.) из них умерло до 12 тысяч, а я похоронил по обрядам церкви только одного офицера и слугу генерала Груши. Всех других офицеров и солдат зарывали их товарищи в ближайших садах. Однажды я посетил в больнице раненых; все говорили мне об их телесных нуждах, и никто – нуждах души, несмотря на то, что над третью из них уже носилась смерть».

Генерал-майор Николай Бороздин рассказывал, как при отступлении французов увидел семи-восьмилетнего мальчика-француза, и из сочувствия держал при себе. Вечером, когда пришло время ложиться спать, приказал мальчишке молиться. Пацан отказался со словами: «Что за Бог? Глупости! Не хочу молиться!..».

Однако совершенно отнять у своих воинов надежду на вечную жизнь Наполеон все же не рискнул. На картине Луи Жироде «Оссиан приветствует наполеоновских воинов, погибших на поле брани» попавших на небеса французов встречают античные воины с Оссианом (легендарный герой кельтского народного эпоса) во главе. Разница решающая: библейский Архангел Гавриил должен был провести дознание и затем решить судьбу человеческой души – в ад или в рай. Погибшие за императора попадали в вечное блаженство без суда и лишней бюрократии.