Штаб армейский, штаб фронтовой - Семен Павлович Иванов

одна машина, другая. Следовало быстро маневрировать, но наши механики-водители, еще не имевшие необходимых навыков, действовали медленно. В роте недосчитались нескольких танков, противник потерял три машины. В этом бою пали старший лейтенант М. А. Беркович и командир взвода лейтенант И. П. Мищенко. Гитлеровцев в конце концов отбросили.

Были в обеих бригадах и такие случаи, когда экипажи в спешке шли в бой с брезентами на броне. Брезент же, пропитавшийся горючим, вспыхивал даже от разрывной пули или раскаленного осколка. Иногда в атаке обнаруживалось, что стволы танковых орудий повернуты назад, а то и зачехлены. Но основная причина наших потерь все же крылась в том, что мы не имели никакого прикрытия с воздуха и асы Рихтгофена безраздельно господствовали в небе.

В целом же в итоге первого дня сражения мы не только воспретили врагу форсирование Дона, но и удержали плацдарм, позволивший развивать наступление всеми силами корпуса.

Примерно в 18.30, когда со вступлением в бой передовых подразделений бригады П. П. Лебеденко наметился определенный перелом в нашу пользу, Кирилл Семенович вернулся на КП и потребовал проект приказа на подпись.

— Может быть, дождемся приказа или письменного боевого распоряжения фронта? — спросил я.

Кирилл Семенович ответил, что войска и так уже почти весь день действуют по устным распоряжениям, затем задумался на минуту и распорядился связать его со Сталинградом, по возможности с самим А. М. Василевским. Это удалось сделать довольно быстро. Александр Михайлович ответил, что проект фронтового боевого приказа нашей и 4-й танковой армиям еще дорабатывается.

— Если ваш штаб, — сказал Василевский, — составил толковый приказ, передавайте его в войска, копию пришлите мне, мы с Гордовым завизируем его.

После этого разговора Кирилл Семенович, внеся несколько поправок, подписал приказ. Копию его мы послали в штаб фронта. Этот документ, первым отложившийся в архиве новой армии[148], как раз и свидетельствует, что контрудар 1-й танковой начался 25, а не 27 июля, как не раз и весьма категорично утверждалось в недавнем прошлом[149].

В первом боевом приказе по нашей армии отмечалось, что противник одной танковой и одной моторизованной дивизиями прорвал оборону 192-й стрелковой дивизии 62-й армии, вышел передовыми частями на линию Рубежанский, Качалинская и устремился к переправе через Дон.

Согласно приказу 1-я танковая армия во взаимодействии с 8-й воздушной армией переходила в решительное наступление в общем направлении на Клетскую, уничтожала противника в районе Верхнеголубая, Верхнебузиновка, Скворин и к исходу дня передовыми силами достигала рубежа Сиротинская, Логовский, Клетская.

Основная тяжесть действий ложилась на танковые корпуса. 28-й корпус (39, 55, 56-я танковые и 32-я мотострелковая бригады, три батареи 1254-го истребительного противотанкового артиллерийского полка) наступал в общем направлении ферма № 2 совхоза «10 лет Октября», Большенабатовский, Ближняя Перекопка. Задача: уничтожить противника в районе Малонабатовский, Осиновский и преследовать его на север до рубежа Новогригорьевская, Логовский. Здесь он оставлял передовые отряды, а главные силы сосредоточивал в районе Сиротинская, Ближняя Перекопка, МТФ. 13-й танковый корпус наступал в общем направлении Евсеев, Верхнебузиновка, Клетская с задачей уничтожить врага в районе Майоровский, Евсеев. Преследовал гитлеровцев до Дона; подвижный отряд оставлял на рубеже Клетская, Евстратовский, Верхнебузиновка.

По требованию А. М. Василевского удары наших двух танковых корпусов не были концентрическими. Это потому, что они должны были дополниться ударом 4-й танковой армии. Главное для 28-го корпуса сводилось к тому, чтобы разгромить или отбросить ту группировку врага, которая наносила удар с севера, а 13-й корпус должен был локализовать удары противника с северо-запада и содействовать деблокированию дивизий 62-й армии.

158-я танковая бригада с батальоном 131-й стрелковой дивизии, двумя батареями 1254-го истребительного противотанкового артиллерийского полка выделяла роту танков и две батареи для непосредственной обороны переправы у Калача, а остальными силами, составляя резерв армии, двигалась за 28-м танковым корпусом. 131-й стрелковой дивизии предписывалось прочно оборонять переправу через Дон на участке Голубинский, Калач.

Итак, в первый день контрудара, 25 июля, 28-й корпус действовал на основании устного боевого распоряжения. Это засвидетельствовано здесь мною как начальником штаба армии, полагаю, достаточно убедительно. Вечером Родину вручили текст приказа, но он не менял существа дела. Георгий Семенович принял решение продолжать удар двумя эшелонами: в первом шли бригады Лебеденко и Румянцева, во втором — понесшая потери бригада Бабенко и мотострелки Хорошева. Возобновление атаки назначили на 3 часа ночи, чтобы исключить воздействие вражеской авиации и ошеломить противника внезапностью.

Однако обстановка внесла свои коррективы. Когда примерно в 22 часа 25 июля те части бригады Румянцева, которые оставались еще на левом берегу Дона, начали переправу, немецкие бомбардировщики, повесив несколько светящих авиационных бомб (САБ), стали бомбить понтонный мост. Наши зенитные батареи открыли интенсивный огонь, но переправа все же затянулась и предназначенные для наступления части не успели сосредоточиться в исходном районе. 32-я мотострелковая, которую мы тоже намеревались перебросить ночью, осталась пока на восточном берегу.

А по данным разведки, фашистские танки всю ночь маневрировали — видимо, и они готовились к контратаке. Чтобы упредить противника, Г. С. Родин принял решение двинуть вначале в направлении Ложков одну 55-ю бригаду. Сковав врага и не допустив перехода его в контратаку, танкисты П. П. Лебеденко преодолели полтора-два километра и были остановлены. Маневрируя на слегка возвышавшейся в сторону противника равнине, они повели огневой бой с уже успевшими закрепиться на новом рубеже гитлеровцами. Во время этой дуэли бригада потеряла до десятка боевых машин, в том числе пять тридцатьчетверок. Получили ранение два командира рот. Погиб отчаянно храбрый командир батальона семидесяток капитан И. Ф. Грабовецкий, его заменил старший лейтенант И. Т. Яковенко.

Следующая атака, уже всеми силами, была назначена на 14 часов. А утром ко мне явился заместитель П. П. Лебеденко по строевой части подполковник А. А. Асланов. Он привез взятые накануне трофеи: тот самый туго набитый щегольской портфель и еще что-то объемное, завернутое в плащ-палатку.

— Вот, — сказал Асланов, — из захваченного «опель-капитана». Бумаги в портфеле смотрел наш корпусной переводчик. По его мнению, ничего интересного. Но он у нас бойко говорит с пленными, а читать, особенно рукописный текст, прямо скажем, не силен.

Вызвав армейскую переводчицу (кажется, ее звали Инесса Яновна, она была латышкой и прекрасно знала немецкий язык), я попросил ее самым тщательным образом исследовать содержимое портфеля. В нем находились солидная сумма денег в рейхсмарках и наших советских рублях; карты