Матери - Жереми Фель

Только сейчас Грэм сообразил, что они находятся перед зданием аэропорта.

– Ну и что мы здесь забыли? – спросил он, глядя на мужчину, с трудом бежавшего по тротуару с огромным чемоданом.

– Я тут думала кое о чем на днях, и твоя подружка Тесса лишний раз подтвердила мою правоту. Она и впрямь славная девочка. За словом в карман не полезет, хотя, по-моему, это скорее достоинство, чем недостаток. Как бы там ни было, я навела справки насчет твоей школы. Это просто сказка, и теперь я лучше всех понимаю, что ты вполне достоин там учиться. Так вот, сегодня утром я купила тебе билет до Нью-Йорка. Твой самолет вылетает ровно через сорок пять минут. Я уложила почти все твои вещи в два чемодана и загрузила их в багажник, а если тебе что-то еще понадобится, вышлю потом. Еще я перевела деньги на твой счет – на первое время, пока ты не подыщешь себе подработку…

– Но я не могу, мама, – Грэм растерялся и почувствовал, как его обдало жаром. – Ерунда какая-то… Не могу же я сейчас оставить вас вдвоем!

– Теперь ты мало что можешь сделать для сестренки, дорогой. Самое трудное уже позади, за Синди есть кому ухаживать, и ей просто нужно время и терпение, чтобы полностью восстановиться. А ты уже совсем взрослый и готов к большим делам, так что грех отказываться от того, что тебе дарует сама судьба. И потом, я не хочу, чтобы ты прозябал всю жизнь в этой дыре, ты заслуживаешь лучшей участи. Уж если твоему отцу не повезло, пусть повезет тебе. Он бы тоже этого хотел. Эмбер встретит тебя в аэропорту Ла-Гуардиа. Я звонила ей, перед тем как отправилась за тобой.

– А Томми?

– Томми, похоже, объявится не скоро, Грэм, и ты это знаешь не хуже меня. В случае чего, если ты мне вдруг понадобишься, до нас тебе три часа лета, и ты всегда сможешь выбраться на пару дней. Мы обязательно уладим наши дела, и у нас все будет замечательно. Поверь мне и не бери в голову…

От волнения Грэм разрыдался.

– Надеюсь, по крайней мере, что это слезы радости! – заметила Норма, гладя сына по щеке и стараясь тоже не расплакаться.

– Ну конечно, слезы радости, просто я все никак не могу в это поверить!

– На вот, держи, я хотела отдать тебе это собственноручно, – сказала Норма, доставая из сумочки тетрадку со стихотворениями его отца. – Знаю, как ты ею дорожишь. Я вложила туда письмо, где написала все, что помню о родителях Натана. Насколько мне известно, они переехали в Нью-Йорк почти сразу после твоего рождения и, возможно, все еще живут там. Уверена, они будут рады познакомиться с тобой, хотя, к своему стыду, должна признаться, они тогда так и не узнали о твоем рождении.

– Я не могу взять тетрадь, она же твоя.

– Нет, Грэм, она твоя, так было всегда, и тебе она пригодится больше, чем мне. Ты так на него похож. Он очень гордился бы тобой, если бы знал, каким ты стал…

Грэм спрятал тетрадку в свой рюкзак, чувствуя, как у него сжимается сердце.

– Даже не знаю, как тебя благодарить.

– «Спасибо, мама» – этого хватит.

– Спасибо, мама, – улыбнувшись, повторил Грэм.

И заключил мать в объятия, зная, что, вероятно, еще не скоро сможет это сделать вновь.

И что уже давно этого не делал.

Затем он расцеловал сестренку и прошептал ей слова, понятные только им двоим.

Норма вышла из машины и помогла ему достать из багажника чемоданы. Ее волосы трепал легкий ветерок, пропитанный запахом выхлопных газов. Грэм еще раз крепко прижал ее к груди. Его переполняла радость, которую он был не в силах выразить словами. Он вдруг превратился в маленького, слабого, задумчивого мальчонку, так часто восхищавшегося своей матерью – сильной, полной страсти женщиной, которой она вновь стала в минуту их расставания.

Сидя у иллюминатора, Грэм не мог знать, остались ли они ждать на автостоянке, когда взлетит его самолет. Потом он с грустью представил, как Норма и Синди снова отправились в то место, которое пока было дозволено покинуть только ему одному.

Но грусть мало-помалу его оставила, и вскоре он уже думал о том, как через несколько часов снова увидится с Эмбер и Гленном.

Ты так на него похож. Он очень гордился бы тобой, если бы знал, каким ты стал…

Земля Канзаса уплывала все дальше, пока в конце концов совсем не скрылась за горизонтом, и тогда, паря в неоглядной безмятежной лазури вместе с десятками окружавших его незнакомцев, Грэм раскрыл тетрадку со стихотворениями своего отца и перечитал самое любимое, в котором юноша, его сверстник, описывал, как однажды на университетской лужайке он наконец решился подойти к девушке, ставшей последним сердечным увлечением в его короткой жизни.

Казалось, уже ничто не могло заполнить пустоту, которая поглотила ее, как только она переступила порог собственного дома.

Проходя вдоль стены коридора, Норма всеми силами старалась сохранять твердость духа и не дать тоске пробить эту броню, по крайней мере сейчас, когда дочка смотрела на нее своим единственным зрячим глазом.

Надвигалась ночь. Устав за день, Норма упала в стоявшее в гостиной кресло, мечтая лишь о том, как снова окажется одна в своей комнате и сможет дать волю самым простым чувствам. От нескончаемой беготни у нее ныли ноги, поскольку, едва Грэм взмыл в небо, она бросилась искать Томми на улицах Канзас-Сити в тщетной надежде, что оставила здесь одного сына ради того, чтобы вернуться домой с другим.

Синди смотрела на нее, не говоря ни слова. Что ей было нужно? Норма хотела попросить дочку уйти, но сдержалась. Все равно скоро придется кормить ее противной кашей и укладывать спать. Потом она освободится от всех мыслей и не будет думать ни о буднях, таких же отвратительных, как лицо ее дочери, ни о том, что оба ее сына теперь далеко-далеко, а все, что она старалась построить для своей семьи, в конечном счете разбилось вдребезги.

Норма сняла туфли, включила музыку и налила себе бокал красного вина.

А Синди меж тем прильнула к окну, услышав, как где-то залаяла собака.

Скоро школа. И Норме вдруг стало жутко при мысли о том, сможет ли ее дочь выдержать взгляды подружек, которые наверняка будут смотреть на нее с отвращением. И как она сама посмотрит в глаза другим матерям, которые будут ей всячески демонстрировать сочувствие.

Каждый раз, когда она будет привозить дочь в школу, а потом возвращаться за ней.

Чего стоят одни эти лицемеры, скинувшиеся, чтобы помочь ей оплатить больничные расходы, и теперь гордившиеся своей добротой!.. Нет, она не возьмет у них ни цента. После смерти Харлана она привыкла бороться с трудностями в одиночку и не собиралась изменять своим привычкам.

Положив ноги на журнальный столик, Норма спокойно допила свой бокал и вдруг испытала непреодолимое желание с кем-нибудь поговорить, чтобы заглушить, пусть ненадолго, одиночество, жгучее, как тлеющая головешка. Но с кем? Чей голос ей хотелось бы сейчас услышать? И тогда в постепенно сгущающихся сумерках она разглядела вдалеке мерцающий огонек, который становился все ближе. Норма взяла телефон и набрала номер своей сестры Элизабет, которая сразу же ей ответила. Стараясь держать себя в руках, она рассказала ей о том, что случилось с Синди, изложив официальную версию, за которую ей не было стыдно. Сестра, с ужасом узнав новость, спросила, как Норма себя чувствует и, вполне естественно, пригласила ее к себе на несколько дней. Растроганная приглашением, Норма сказала, что подумает. Пожалуй, это ей и было нужно – уехать на время, подышать другим воздухом, полюбоваться другим небом.