Харбин - Алексей Воронков

– Ну ты же сам знаешь, что они со мной сделают… – тяжело проговорил он.

– Ага, значит, все-таки чувствуешь за собой вину! – обрадовался Борис. – Я же говорил…

– Замолчи, мерзавец! – не дал ему договорить Александр. – Если бы не ты… Да ты мне жизнь испортил… жизнь! – с жаром повторил он.

– Это ты сам себе ее испортил, – усмехнулся Карсавин, на всякий случай опустив руку в карман, где у него лежал револьвер. – Кстати, ты не боишься, что твоя пассия узнает о твоем прошлом?

Болохов поднял на него полные ужаса глаза.

– Ну вот, теперь мне понятно, почему ты ходишь к Гридасовым! – воскликнул он. – Ты хочешь…

Карсавин с силой ударил кулаком по крышке стола.

– Я хочу одного: чтобы ты не стал предателем и вернулся домой, – заявил он. – Любишь Елизавету Владимировну? Ну, так и ее бери с собой…

Болохов смотрел на него, как на сумасшедшего.

– Да о чем ты говоришь! Лиза ТУДА никогда не поедет…

– Почему ты так решил? – не понял Борис.

– Да потому что… – У Болохова от волнения перехватило дыхание. – Потому что, как и ее родители, она неисправимая монархистка…

– Тогда брось ее и езжай один…

Александр покачал головой.

– Нет, без нее я никуда не поеду…

– Да что ты привязался к этой юбке? – насел на него Борис. – В Москве вон их сколько молодых комсомолочек – только выбирай…

У Болохова все закипело внутри.

– Послушай, Карсавин, неужто ты никого никогда не любил?

– Любил, ну и что из того?

– А то, что когда любишь, все остальное отходит на второй план…

– Ерунда! – усмехнувшись, проговорил Борис. – Есть вещи и поважней твоей любви.

– Да о каких вещах ты говоришь?

– О революции!.. О партии, в конце концов… Вот что главное в нашей жизни.

– И ты в это веришь?.. Да-а, – протянул Александр. – Если так дело пойдет, мы вообще скоро потеряем все человеческое…

Сложные философские темы редко волновали Карсавина. Все мысли его зачастую были прямолинейными, как солдатский штык.

– Так что же ты все-таки намерен делать? – задал он вопрос Болохову. – Неужели решил не возвращаться? Нет, ты мне прямо скажи!..

– Я не знаю… не знаю ничего! – Александр хватился за голову. – У меня мысли наперекосяк, понимаешь, Карсавин?.. Нет, тебе меня не понять. Неужто не видишь, что я попал в капкан?.. – В его глазах блеснули слезы. – Да, скорее всего, я останусь, – неожиданно заявил он.

– Но это же предательство, Болохов! – тут же отреагировал Борис. – Ты предаешь свой народ, свою партию! Понимаешь? Партию!

Болохов тяжело вздохнул и закрыл глаза.

– А что мне остается делать? – тихо произнес он и умолк. Он долго молчал, думая о чем-то своем, а потом вдруг снова заговорил: – Знаешь, за эти несколько месяцев, что я нахожусь в Харбине, я многое понял… В первую очередь то, что мы совершили великую ошибку…

– Ты это про что? – не понял Борис.

– Про революцию… – Лицо Болохова побледнело; так бывает, когда человек решил исповедоваться перед своей совестью. – Ведь произошла вселенская трагедия, когда один народ искусственно – повторяю, искусственно! – разделили на две части… Теперь одна живет у себя на родине, другая скитается по миру. Хорошо ли это?

– Так ведь это они не хотели обновления России, они! – воскликнул Карсавин, имея в виду белую эмиграцию. – Мы готовы были к миру. Но они не захотели его. Видите ли, их не устроило то, что у них отобрали землю, заводы, фабрики, рудники, дворцы и прочее, прочее. Правильно, мы сказали им: хватит наживаться на чужом труде, пора с другими поделиться. Мы ведь хотели, чтобы все было по справедливости, чтобы народ больше не угнетали, чтобы он получил свободу и равные права… Ведь ты же сам, насколько я знаю, был ярым приверженцем этих лозунгов.

– Я и сейчас от них не отказываюсь…

– Вот как? А я-то думал, ты уже совсем переродился… Послушай, а может, это в тебе твоя дворянская кровь взыграла? Попала душа на удобренную почву – и заметалась…

«Вон что – он и об этом знает, – удивился Александр. – Видно, хорошо его подковали».

– Да при чем здесь дворянская кровь! – в сердцах произнеес он. – Говорю, все это в данном случае не имеет никакого значения. Просто я устал от всей этой борьбы… Хватит, навоевался, настрадался – пора и о себе подумать…

– Да ты с ума сошел! – воскликнул Карсавин. – Ты хоть сам понимаешь, о чем ты говоришь? – Он встал и начал нервно ходить по кабинету. – Тебя ведь сочтут предателем и тогда…

Болохов как-то отчаянно замахал рукой.

– Да знаю, знаю, что ты хочешь сказать! Но мне уже все равно, – заявил он.

Карсавин был потрясен.

– И все-таки, Болохов, ты не торопись, вначале хорошенько подумай… – падая в кресло, сказал он. Где-то в глубине души он жалел этого человека, понимая, что для того все кончено. – Женщин на свете много, а партия у нас одна… Или ты уже другую себе присмотрел? А что?.. Здесь их вон сколько – выбирай, не хочу. Тут тебе и монархисты, и кадеты, и социалисты всех мастей, даже фашисты… Может, ты к фашистам подался? Ну да, сегодня это модно. Вся Европа фашистами грезит…

– Послушай, Карсавин, – перебил его Александр, – если тебе, к примеру, дадут задание меня убить – ты убьешь? – Тот молчал. – Ну же, говори!..

– Даже глазом не моргну. Ведь у тебя тоже, случись что, рука бы не дрогнула.

– Вчера бы да, но сегодня не знаю. Хотя ты и заслуживаешь пули…

Карсавин как-то вымученно улыбнулся.

– И это говорит человек, руки которого по локоть в крови? Ты же палач, Болохов! Такой же, как я… Хочешь спрятаться от прошлого в огне своей поздней страсти? Дудки! Ничего у тебя не выйдет. Повторяю: ты – палач, так им и останешься до конца.

– Нет!

– Да!

– Это ты со своей слепой верой в партию будешь идти до конца. А с меня хватит!.. – решительно заявил Болохов. – Я ненавижу кровь… А убивал я только потому, что был идиотом. Понимаешь? Идиотом!.. Поверь, мне мои жертвы по ночам уже снятся. Так и тянут свои руки к моему горлу, так и тянут…

Оставшись один в кабинете, Карсавин принялся лихорадочно думать о том, что ему делать. Ему и впрямь уже было жалко Болохова. «Может, зря я на него наклепал?» – подумал он и тут же осекся. «Когда думаешь о карьере, забудь про все на свете», – услышал он внутри себя чей-то голос. Вроде как на отцовский похож, но нет, отец у него другой. О карьере он никогда не думал – куда ему с его крестьянскими мозгами! – думал лишь о том, как семью накормить, как детей вырастить, достойную жизнь им устроить. Но теперь этого мало. Кто не пан, тот, как говорится, пропал. Карсавин уже давно понял, как надо жить. Коль уж частную собственность похоронили, значит, должно быть что-то ей взамен. А кроме власти, что еще придумаешь? Вот туда и надо стремиться. Там и сытно, там и надежно, и так будет всегда.