Дни изгнания - Катарина Керр

Адерин долго молчал, а когда заговорил, его голос прозвучал неестественно спокойно.

– Очень жаль, что ты не была знакома с Даллой. думаю, вы могли бы подружиться.

Минут через двадцать Родри очнулся от обморока с ощущением, что проспал несколько дней. Кроме того, он был сильно озадачен тем, что лежит на полу в палатке Адерина, а рядом, серьезные, как жрецы, стоят Джилл и Гавантар.

– Что такое? – пробормотал он. – Я что, болел?

– Можно сказать и так. – Адерин протянул ему чашку с какой-то горячей жидкостью. – Выпей это, хорошо?

У жидкости был слабый привкус трав. Когда Родри выпил все, в голове у него прояснилось и он вспомнил Белую Леди. Теперь он не мог смотреть на них, особенно на Джилл. Лицо его горело от стыда.

– О-о, к лицу приливает кровь – весело сказал Адерин. – успокойся, сынок, все довольно хорошо кончилось. Нельзя винить тебя за то, что ты проиграл сражение, если у тебя даже не было оружия, а у нее – целый арсенал.

Родри долго отказывался выходить из палатки днем и покидал ее только под покровом ночи, когда все спали.

Под растущей луной шел он через равнины или метался по берегу реки, всегда бегом, словно мог оставить позади свой позор или встретить самого себя, идущего себе же навстречу, и наконец понять, кто же он такой.

И ни разу за все долгое время безумия он не подумал о себе, как о Родри Майлваде. Тот, кто лучше всех владел мечом в целом королевстве; лорд, чьей славой восхищался сам Верховный Король; лучший гвербрет Аберуина – все эти люди умерли. Иногда он вновь становился прежним Родри, отцом и дедом, который хотел знать, как живет его семейство, но ненадолго.

Казалось, даже горячо любимый внук уплывал от него все дальше и дальше с каждой прожитой минутой подобно тому, как пущенный маленьким ребенком по реке кораблик уносит течением в бесконечность. На рассвете он ковылял назад, измученный своей прогулкой, забирался в палатку Адерина и засыпал на весь день, и ему снились сумбурные сны. Ему часто снились старые сражения, особенно уничтожение города под названием Слэйт. Этот сон был настолько отчетливым, что Родри чуял запах дыма, когда горело убежище пиратов. Однажды в полнолуние ему приснилась Белая Леди, но откуда-то издалека, просто как воспоминание. Чудеса кончились, кончил навсегда. Он проснулся в слезах.

Адерин и Гавантар сидели в центре палатки у погасшего очага, вместе рассматривали какую-то книгу и тихонько разговаривали о сигилах и предзнаменованиях. По свету, просачивающемуся в палатку, Родри понял, что скоро закат. Он сел, и Адерин оглянулся.

– Голоден? Есть копченая рыба.

– Я не голоден, но все равно спасибо.

Адерин закрыл книгу и посмотрел на Родри. Точнее, он посмотрел на воздух вокруг Родри.

– Знаешь, тебе необходимо выходить на солнце. Ты белый, как молоко.

Родри отвернулся.

– Успокойся, – решительно сказал Адерин. – Никто, кроме меня, Джилл и Гавантара вообще не знает, что произошло.

–Все просто считают, что я сошел с ума, верно? Это довольно унизительно.

Адерин вздохнул. Родри заставил себя посмотреть ему в лицо.

– Я кое о чем хочу спросить, – сказал он. – Когда эта… гм… неприятность началась, ты говорил странные вещи, и вспомнил о них я только сейчас. Она снова нашла тебя, сказал ты. Что ты имел в виду под «снова»? Я никогда не видел ее раньше.

– Я все думал, запомнил ли ты это. Я совершил чудовищную ошибку, сказав это при тебе. – Старик встал и отошел в сторону, и вдруг показался Родри выше, чем он есть, нависшим над ним, грозным, с холодным взглядом темных глаз. – Ты в самом деле хочешь это знать? Я обязан сказать тебе, если ты спросишь, но вопрос сам по себе уже зловещий, и это только начало долгой, долгой дороги.

Родри стало страшно. Он смутно понимал, что собирался выпустить наружу какую-то ужасную тайну, подобно тому, как можно выпустить из клетки дикого зверя; какое-то знание, которое разорвет в клочки немногие остатки прежней жизни, его прежнего себя. Слишком много тайных мест он повидал за свою жизнь, слишком много запретных границ перешел, чтобы рисковать еще раз.

– Если я не должен это знать, храни свои тайны. Не самый плохой способ отблагодарить тебя – перестать выведывать то, что ты не должен мне рассказывать.

Адерин облегченно вздохнул и стал выглядеть, как обычно. Позже Родри пришло в голову, что старый маг испугался не меньше, чем он сам.

Этот день стал поворотной точкой, словно именно страх и был тем лекарством, которое могло прогнать его опасения. В тот же вечер Родри вышел из палатки Адерина и направился к Калондериэлю, где жила Джилл. Как всегда, вокруг банадара сидела толпа народа, в основном юноши, которые передавали друг другу бурдюки с медом. Джилл наблюдала, немного волнуясь, но Родри приветствовали безо всяких шуточек. Он тоже сел, взял в свою очередь бурдюк и стал слушать разговоры об охоте и о летней траве. Когда он ушел, с ним попрощались, как обычно, и этой ночью он бродил под убывающей луной всего пару часов. На следующий день он пошел охранять табун, и снова никто не сказал ему никакой гадости и ни о чем не спросил.

Вечером Родри присоединился за ужином к людям Калондериэля. Они встретили его так просто, что он понял – его уже считали принятым в дружину банадара. Это место ему подходило, и он с благодарностью принял его. С двойной благодарностью, потому что никто не заставлял его высказываться об этом вслух. Присягать на верность кому-то другому, помимо Верховного Короля, пусть даже самому старому другу на свете, было бы для Родри очень тяжело. После ужина они сидели вокруг костра, передавали друг другу бурдюк с медом, Меландонатар принес арфу и запел. Остальные подхватили балладу, только Родри просто слушал. Мелодия плыла вокруг, длинные фразы в скачущем ритме, в минорном ключе, они переплетались в замысловатых гармониях, а воины пели о древней битве, о последнем отчаянном противостоянии у ворот Ринбаладена во время Великого Огня много лет назад. Музыка кончилась, и все сидели такие грустные, что арфист тут же заиграл что-то веселое, простую песенку про охоту. Эту Родри знал, потому что ее больше всего любили при дворе в Аберуине, когда туда приезжал погостить Народ, и, даже не задумываясь, он присоединил свой надтреснутый тенорок к общей мелодии, оставив сложные гармонии другим певцам. Песня была весьма скабрезной, и они смеялись не меньше, чем пели, и было так шумно, что Родри не услышал, как кто-то подошел к нему сзади и встал на колени.

Тут же к хору присоединился новый голос, очень красивый тенор. Родри почувствовал на своем плече дружескую руку, обернулся и увидел лицо, так похожее на его собственное. Волосы Девабериэля были светлыми, как лунный свет, но глаза с эльфийским разрезом были того же василькового цвета, что и у Родри, форма челюсти и лба была так знакома, словно он смотрелся в зеркало. Родри перестал петь, почувствовав комок в горле и наворачивающиеся на глаза слезы. Девабериэль обнял его одной рукой за плечи и притянул к себе. Музыка медленно затихла, и все, сидевшие в круге, обернулись.