Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке - Михаил Фоменко

Белов. — Сейчас ты кривишь душой, Шота. Именно — ты убежден, и не хочешь признаться в этом. И самое скверное: твоя убежденность опирается не на факты, а на домыслы…

— Не на домыслы, генацвале, на логику…

— Ну вот и признался.

— Не лови на слове, — рассердился Вериадзе. — Подозревать каждый имеет право. Хоть ты и понял мою точку зрения, ты ее чрезмерно упрощаешь. Я не исключаю нервного расстройства, групповой галлюцинации, массового приступа безумия, при котором могло почудиться все что угодно и случиться черт знает что. Странно даже: я, не психиатр, утверждаю то, что, по моему разумению, должен был бы утверждать ты…

— Так получается именно потому, что ты не психиатр, Шота.

— Опять парапсихология?

— Да! И могу добавить — Локк уверен, что ты, Шота, считаешь его убийцей, и больше всего на свете он теперь хочет встречи с «призраками», чтобы оправдаться в твоих глазах.

— Ой-вай, — растерялся Вериадзе. — Нехорошо получается… А ты не ошибаешься, Юрий? Или он тебе это сказал?

— Нет, не говорил, конечно. Но я не ошибаюсь. И не понимаю, почему тебя смутили мои слова. Ведь ты действительно считаешь его убийцей.

— Ну, это я про себя и для себя…

— Значит, дело не в самой сути твоего отношения к Локку, а лишь в том, чтобы он пока не догадался о ней…

— Зачем все уточнять, дорогой! Конечно, нехорошо, что он догадался. И в конце концов я ведь тоже человек, могу и ошибиться…

— Вот это ценное замечание, Шота! Но, понимаешь: не то, чтобы Локк по твоему виду или поведению догадался о твоих мыслях о нем. Нет… Просто у него постепенно появилась уверенность, что ты считаешь его виновным, так же как в тебе — убежденность, что он действительно виноват.

— Гм… что же такое получается, генацвале? Для тебя все мозги прозрачные. Выходит, ты можешь читать самые сокровенные мысли, как слепой читает пальцами страницы рельефного шрифта? Я начинаю тебя побаиваться…

— Напрасно… Я никогда не злоупотреблял этой своей особенностью. И лучшее тому подтверждение — даже ты ничего не знал о ней. Но тут мы очутились в особой ситуации…

— Значит, ты по-прежнему настаиваешь на своем, генацвале?

— Да.

— Слушай, интересно, а о чем думает Жиро?

Белов покачал головой:

— Я ведь сказал, что не злоупотреблял и никогда не стану злоупотреблять своей способностью читать чужие мысли. То, о чем думает Жиро, совсем не интересно, ни для тебя, ни для разгадки здешних тайн.

— Значит, ты считаешь, что надо продолжать?

— Конечно… Ведь мы еще ни на шаг не приблизились к разгадке. Мы обязаны продолжать, Шота.

— Может, ты веришь и в «призраков»?

— Верю, Шота. Верю, что Локк и доктор видели кого-то. Верю, что жертвой этого «кого-то» пали Ковальский и Сто-нор. Допускаю, что эти «кто-то» причастны к исчезновению Латикайнена и Рассела. Верю в аборигенов этих пустынных гор. Дорогой Шота, человек открыл далеко не все на своей небольшой планете. Жизнь обладает удивительным свойством приспосабливаться к самым невероятным условиям. К самым невероятным, Шота. В Европе наши предки тоже уцелели во время Великого оледенения… Да, я верю в аборигенов Земли Королевы Мод, отнюдь не призрачных, а вполне материальных. Допускаю, что они стоят на лестнице эволюции гораздо ближе к нам с тобой, чем моржи или пингвины, хотя, быть может, и обладают удивительными, с точки зрения нашей физиологии, свойствами… Ты вправе сомневаться, Шота, спорить, браниться, но ты обязан продолжать поиски. Мы все должны… Нельзя отступать, очутившись на пороге такой загадки. Мы ученые, и мы не имеем права отступить.

— Ну, дорогой, — сказал Вериадзе, — давай я тебя поцелую. До чего хорошо говорил. Никто лучше не скажет. Я тебе, конечно, не верю… То есть нет: как начальник я тебе не верю, как ученый — сомневаюсь, а как Шота Вериадзе я тебе подарю самый лучший кинжал прадеда, и можешь жарить на нем шашлык из свинины, если поймаешь этого своего аборигена. И будь он хоть помесью моржа, питекантропа и пингвина, мы поймаем его, если, конечно, все так, как ты говоришь…

* * *

Прошло еще несколько дней. Лобову пришлось прекратить полеты. Начал барахлить левый мотор, и самолет поставили на профилактику. Механики занялись мотором, а летчик присоединился к «спелеологам». Радиста отправили в Большую кабину. Его место у передатчика Ледяной пещеры теперь должен был занять Жиро. Доктор с радостью принял свою новую обязанность. По крайней мере теперь ему не надо было ежедневно спускаться в лабиринт и лазать там в поисках бестий, встретиться с которыми Жиро не имел ни малейшей охоты.

Лобов, появившись впервые в Ледяной пещере и оглядев товарищей, не мог скрыть удивления:

— Эге, друзья, — пробормотал он, потирая свои свежевыбритые щеки, — да вы скоро Сергея перещеголяете… Или у вас тут соревнование под девизом «прочь бритье?»

— Ничего, Иван, — утешил летчика Белов, — поживешь тут с недельку, еще не так зарастешь.

— Дудки! — объявил Лобов. — Я с собой механическую бритву взял.

— Не понадобится, — жестко сказал Вериадзе, — еще два похода в лабиринт, и кончаем. Все имеет свой предел…

— Разумеется, мистер Вериадзе, — кивнул Локк. — Пора кончать. Вы и так посвятили нам и нашим бедам слишком много дорогого времени.

— Неужели и вы готовы отступить, мистер Локк? — спросил Белов, внимательно глядя на метеоролога. — Вы, потерявший тут троих товарищей?

— К чему вспоминать, — глухо сказал Локк. — Их уже не вернешь… Летом, когда здесь появятся наши шефы, мы, конечно, снова проникнем в этот лабиринт, а сейчас…

— Засыпать вход в Ледяную штольню, и дело с концом, — предложил Жиро. — И возвращаемся в Большую кабину. Тайна этого проклятого места нам просто не по силам.

— Еще два маршрута все-таки сделаем, — возразил Вериадзе. — Два последних. Так, мистер Локк?

— Как хотите. Мне все равно… И если говорить откровенно, я уже не поручусь, что действительно видел их… этих «электрических обезьян». А ты, Ришар?

— Клянусь святой Терезой Лиможской, — сказал Жиро, — я вообще ни за что не поручусь на этой земле. Абсолютно все могло быть видением, галлюцинацией, миражем, фата-морганой, приступом безумия, даже настоящими призраками, черт побери. Кто из вас поручится, господа, что призраков не существует? Я имею в виду полноценных, классических призраков или привидений, перед которыми равно бессильны и медицина, и пуля, и даже здравый смысл ученого.

— Ну вот, что я говорил! — бросил сквозь зубы Вериадзе, обращаясь к Белову.

— Очень хорошо, коллега! — быстро сказал профессор, не отвечая Вериадзе. — Однако как вы, оставаясь на позициях классического идеализма…

— Дуализма! — прервал Жиро, поднимая указательный палец.

— Превосходно — даже дуализма! Как вы с этих позиций объясните кончину вашего