Пасынки фортуны - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С утра, как обычно, бригада стала собираться на работу. Никто не обращал внимания на Дубину. А он уже не лежал, сидел на нарах. Хмуро оглядывал всех. Убедившись, что его персона никого не интересует, заговорил сам:
— Послушайте, вы! Валяйся я тут, хоть сдохни, никто мне даже корки хлеба не дал!
— У нас всяк сам себя кормит, — ответил сявка.
— Сегодня ты, если не принесешь свою пайку мне…
— Во принесу! — сделал сявка красноречивый жест.
Бригада расхохоталась. Дубина соскочил с нар, кинулся к сявке, но Дядя опередил. Влепил кулаком в дых. Дубина отлетел в угол. Но тут же вскочил. Мужики со всех сторон к нему бросились. Смяли. И, отметелив, ушли на работу. Вечером, когда они вернулись в барак, Дубины не было. Не оказалось и его вещей.
— Слава богу, ушел, — вздохнул кто-то.
— А может, в больнице?
— Если б так, бугра давно б к начальнику вызвали.
— Значит, к кентам в другой барак ушел. Опять жди от них гостей. "Но вечером перед сном конвоир вернул Дубину в барак Дяди и сказал жестко, чтоб все слышали:
— Здесь место в бараке не вы выбираете. Еще раз увижу такое — пойдете в изолятор. Понятно?
Дубина окинул его мрачным взглядом. Ничего не ответил. Лег на нары. А ночью, когда все уснули, стал подкрадываться к Аслану. Тот не спал. Дубина кинулся на него внезапно. Пальцами, как клещами, в горло впился. Аслан вмиг ударил его коленями в живот. Руки Дубины ослабли. Дядя сбросил его на пол. От грохота мужики проснулись. Оттянули Аслана, успевшего ударить Дубину затылком об нары. Аслан вырвался. Но на руках опять повисли законники. Успели. Дядя лишь ногой в челюсть достал Дубине, сидевшему у нар. Тот опрокинулся на пол.
— Да хватит вам! Бугор, потребуй, чтоб в изолятор взяли его! Надоело!
— Мы с ним сами пробовали говорить — одни матюги в ответ. На месячишко пусть его заберут!
— Хоть спокойно поживем, — просила бригада.
— Нет! Я сам из него дурь выбью! — не соглашался Аслан.
Но утром кто-то из бригады сходил к начальнику, и Дубину забрали в изолятор. А через неделю подошел последний день пребывания в лагере одного из законников. Тот весь день ходил сам не свой. Еще бы! Завтра он станет свободным человеком! Но… В последнем письме жена написала, что к ним уже наведывались кенты. Тоже ждут возвращения. И просила, чтоб не приезжал он домой. Пусть уедет подальше. Устроится на работу. А потом и она к нему приедет. Начнут жизнь заново. Вечером этот мужик к Дяде подсел. Разговорились:
— Адрес твой они искать будут. Это точно. Найдут — заявятся. Не сыщут
— твое счастье.
— Вот и я думаю. А что если мне остаться здесь, на Сахалине? Въезд сюда разрешен лишь по пропускам. Или по вызову. Сам понимаешь…
— Ну, остаться по этим соображениям стоит, конечно. А работать где?
— И о том я подумывал. Видно, самое верное мне в лесники податься. Изба будет, работа тоже. Бабу вызову. Вдвоем оно легче на ноги встать.
— Значит, решился?
— Я? Что с того? Вот если ты, как бугор, замолвил бы словечко за меня начальнику лагеря. Тот бы — в свою очередь. Чтоб без сомненьев взяли, — просил бывший законник.
— Ладно. Давай начистоту. Ну, поговорю, положим. А ты опять?
— Чтоб мне век свободы не видать!.. Завязать хочу! А через пару часов на руках у бывшего законника
лежало направление на работу в лесничество. И мужик ликовал. Он заранее строил планы, как будет жить. Приглашал бригаду навестить его после освобождения. Обещал каждого накормить так, что. пузо трещать станет. И мужчины разговорились:
— Поди-ка, ульи заведешь в лесу? А? Медовуху будешь пить и грибами заедать?
— А че? И стану! — лоснился законник.
— Пузо отрастишь, что у медведя!
— А чем я хуже его?
— По фене ботать разучишься?
— Зато по-человечьи научусь…
— А что, мужики, вот раньше, слыхивал я воры
были! Не чета нам! Держаться умели чище, чем нынешние интельгенты. В декальтесах толк знали. Не гребли с тарелок руками. А все вилкой да ложкой. Мурлом в рвотину не кунались. Ну, ни дать ни взять — графьё чистопородное. И не только по фене, а и по-французски ботали. А уж коль деньгу сопрут, скорее ветерок легкий услышишь, чем прикосновение таких воров. И бабе любой умели они зубы заговаривать. Разомлеет какая краля, а вор тот ее гладит, обнимает. Она, дура, развесит уши, не враз поймет, что ни колье, ни броши, ни сережек, ни хрена на ней не осталось. А и шум поднять ей совестно. Зачем лапалась? Мужики смеялись.
— Да, это верно! Измельчали мы. Настоящие профессора своего дела раньше были. Миллионами ворочали. Нынче нет уж таких.
— Лапать некого стало!
— А! При чем тут это? Те. воры с любым умели общий язык найти — и с князем, и с мужиком. А все потому, что грамотными были.
— Э, мил, нынче грамотный иль нет, раз вор — всех за одну задницу и в кутузку. Чем больше воровал — больше и срок впаяют.
— Нет, нынче воровское ремесло неприбыльно. Год, два воруешь — червонец сидишь. А иному и того хуже. На первом же деле прокол. Он еще жизни блатной не отведал, а уж в лагерь! Нет. Лучше и, верно, забиться в глушь, чтоб снова на казенные харчи не попасть.
— Тебе, падла, никакие впрок не пойдут! — грохнуло вдруг за спиной. И оглянувшиеся враз мужики только теперь приметили Дубину, сидевшего на своих нарах.
— А почему это мне впрок не пойдут? — прищурился бывший домушник.
— Потому что ты, гнида ползучая, научился законников закладывать, — рявкнул Дубина.
— Из-за таких вот, как ты, многие здесь оказались. В каталажке. Вас не то что закладывать, своими бы руками порвал, — побелел бывший налетчик.
— Ишь, вострый какой! Жаль, что па воле свидеться не привелось. Сапоги бы мои лизал, — прищурился Дубина.
— Уймись, скот! Думай, как здесь жить будешь, — повернулся к нему Аслан.
— Я уцелею! Не боись! А вот ты…
— Что?!
— Погоди! Тебя с нетерпеньем ждут. Встречку подготовят, что надо, — хохотнул Дубина.
— Ты опять за свое? — вскочил Дядя.
— А чего ждал? Думал, меня изолятор падлой сделает? Я — не ты! Я всегда одинаков.
— Ничего! Здесь либо дурь с тебя вышибу, либо совсем идиотом сделаю. Не только «малине», сам себе не будешь нужен!
— Грозилка! Гляди, шею не сломай! — рассмеялся Дубина и отвернулся ко всем спиной.
Утром Аслан сорвал с него одеяло.
— Вставай!
— Что надо? — не понял Дубина.
И, оглядевшись, увидел, что все мужики стоят хмурые возле его нар. Он неохотно сел.