Магистраль Вечности - Клиффорд Саймак

– Ваша концепция искусства чрезмерно узка, – возразила Сандра. – Как знать, к чему стремится художник или какое средство воздействия на зрителя он выберет? Может быть, показать картину через смотровое окошко – значит приблизить зрителя к произведению искусства? Заставить его сконцентрироваться только на картине, полностью отгородившись от внешних впечатлений! А настроение? Вы же заметили, что каждое из смотровых окошек связано с совершенно определенным настроем, отличающимся от всех остальных, – все они вызывают разные оттенки эмоционального восприятия. Уже даже одно это говорит об истинном искусстве!

– Я остаюсь при своем мнении – никакое это не искусство, – повторил генерал, проявляя присущее ему упрямство. – Я по-прежнему уверен, что это – двери в другие миры и нам лучше держаться от них подальше.

– Мне кажется, мы забыли об одной важной вещи, – проговорила Мэри, – о картах, которые нашли Эдвард и Юргенс. Насколько я могу судить, вряд ли это план города. Может быть, на них – изображение чего-то, о чем нам следует знать. А может, это карты тех миров, которые видны в смотровые окошки? Если это так, то должен существовать способ проникнуть туда и вернуться обратно.

– Очень может быть, – ответил генерал, – но чтобы сделать это, нужно знать, как именно, а нам это неизвестно.

– Карты могут представлять и другие части того мира, в котором мы сейчас находимся, – предположил Юргенс. – Мы не знаем их, потому что еще очень мало видели.

– Мне кажется, – проговорил Лэнсинг, доставая карты, – одна из них изображает ту территорию, где мы сейчас находимся. Да, вот она. – Он расправил карту и разложил ее на полу. – Взгляните, здесь что-то похожее на город. Заштрихованный овал может быть обозначением города, а вот это – дорога, по которой мы пришли. Черный квадратик, наверное, гостиница.

Генерал склонился над картой.

– Да, похоже, – сказал он. – Но где же на карте отмечен куб? Его здесь нет. Картограф никак не мог бы пропустить такой важный объект.

– Может быть, карта составлена еще до того, как соорудили куб, – предположил Юргенс.

– Да, наверное, – поддержала его Сандра. – Куб показался мне совсем новым строением.

– Мы должны немного отложить этот разговор, – заключил генерал. – Мы заболтались сверх меры, каждый выпаливает первое, что придет на ум. Будет лучше, если мы хорошенько обдумаем ситуацию и потом снова ее обсудим.

Пастор медленно поднялся на ноги.

– Я пойду прогуляюсь, – сказал он. – Глоток свежего воздуха поможет привести мысли в порядок. Кто-нибудь хочет присоединиться?

– Пожалуй, и я пройдусь, – отозвался Лэнсинг.

На площади сгущались тени. Солнце село, опускалась ночь. На фоне неба, еще освещенного закатом, четко вырисовывался изломанный силуэт темных разрушенных зданий, окружавших площадь. Шагая рядом с пастором, Лэнсинг впервые ощутил атмосферу древнего города.

Очевидно, пастор испытывал то же самое. Он сказал:

– Город почти так же древен, как сама вечность. Это угнетает. Будто ощущаешь тяжесть веков, давящих на плечи. Время источило сами камни, они вросли в землю и стали единым целым с ней. Мистер Лэнсинг, вы чувствуете это?

– Пожалуй, – отозвался Лэнсинг – Странное ощущение.

– Это место, – произнес пастор, – где история завершила свой ход, полностью исчерпала себя и умерла. Город уцелел и стоит как напоминание о быстротечности всего живого, как свидетельство того, что сама история – не более чем иллюзия. Такие места оставлены для того, чтобы люди могли воочию убедиться в своей несостоятельности, созерцая свой полный крах. Ибо весь этот мир – воплощение такого краха.

– Возможно, вы правы, – пробормотал Лэнсинг, не зная, что сказать.

Пастор замолчал и пошел вперед большими шагами, сцепив руки за спиной и высоко подняв голову. Время от времени он останавливался и оглядывал площадь.

Через несколько минут он снова заговорил:

– Мы должны следить за генералом. У него появляются бредовые идеи, но они кажутся на первый взгляд разумными, присущими здравомыслящему человеку, почему нужна немалая проницательность, чтобы понять, что это безумие. Он чрезмерно самоуверен и упрям. Ему невозможно что-либо доказать. В жизни не встречал человека, который бы так часто впадал в заблуждение, причем по самым разным поводам. И все оттого, что у него образ мыслей, свойственный военному. Вам приходилось замечать, как ограниченны в интеллектуальном отношении все военные?

– Я редко сталкивался с ними, – пробормотал Лэнсинг.

– Ну, они действительно такие, – утвердительно кивнул пастор. – Они прямолинейны, и, если перед ними возникает какая-либо проблема, им видится один-единственный путь для ее решения. У них в голове вместо мозгов воинский устав, в соответствии с которым они и живут. На их глазах – невидимые шоры, не позволяющие им кинуть взгляд ни вправо, ни влево, только прямо и вперед! Я думаю, нам с вами надо хорошенько следить за генералом. Иначе он втянет нас в неприятности. Он постоянно стремится быть командиром, прямо-таки страдает манией лидерства. Вы не могли не заметить этого.

– Да, действительно, – ответил Лэнсинг, – если вы помните, я говорил с ним об этом.

– Конечно помню. Генерал несколько напоминает мне одного моего прежнего соседа, – продолжал пастор. – Он жил напротив, по другую сторону улицы. А немного дальше на той же улице поселился дьявол. На первый взгляд, прекрасный хозяин, и вам бы в голову не пришло, что он дьявол, но это действительно было так. Думаю, очень немногие распознали его, но я знал твердо, что он – дьявол. Подозреваю, что и мой сосед, который жил через улицу, тоже хорошо знал это, хотя мы с ним никогда не касались этой темы. Главное, на что я хочу обратить внимание: мой сосед, определенно зная, что перед ним дьявол, поддерживал с ним дружелюбные отношения. Если они встречались на улице, мой сосед приветствовал его, даже останавливался поболтать. Я уверен, что в словах, которыми они обменивались, не было ничего зловещего. Они просто проводили вместе несколько минут. Наверняка вы бы подумали, что моему соседу не следовало общаться с ним. Но если бы я сказал об этом соседу – сам я, естественно, не поддерживал с дьяволом никаких отношений, – тот ответил бы мне, что он терпимый человек, не имеющий предубеждений против евреев, негров, папистов, и точно так же он не может относиться с предубеждением к дьяволу, живущему на одной с ним улице. Я считаю, что во Вселенной должен быть нравственный закон, разграничивающий добро и зло, и обязанность каждого из нас – четко различать то и другое. Не говорю об ограниченности религиозных воззрений, которые действительно часто отличаются большой нетерпимостью. Я имею в виду весь спектр поведения человека. Существует мнение, будто человек может быть добродетельным, не исповедуя никакой религии. Не соглашусь с этим потому, что считаю необходимой для каждого человека опору, которую дает вера – его личная твердая вера. С ее помощью можно честно отстаивать правое дело или то, что человек считает правильным.