Здесь русский дух... - Алексей Воронков

— Вот этого они не хотели? — недобро глянув на Ромку, сунул ему под нос кукиш Мишка Ворон, словно именно Ромка решил сделать им столь оскорбительное предложение. — Да мы лучше умрем, чем измараем себя дурной славой!

— Мишка прав… Уж лучше и впрямь умереть, — поддержали его товарищи.

— Слышал? — обратился к посланцу воевода. — Так и передай своим хозяевам, что мы не отступим… Насмерть будем стоять!

— Верно! — зашумели казаки. — Не отдадим врагу ни пяди русской земли!.. Умрем, но не отдадим!.. Давай, проваливай! — подступили они с кулаками к Ромке.

— Нельзя поганца отпускать! — неожиданно выступил вперед старый казак Семен Онтонов. — Справедливее будет его на березе вздернуть.

— Правильно! На березу его! — поддержал Онтонова Фома Волк. — Собаке положена собачья смерть!

— Дайте-ка его мне! У меня с душепродавцами разговор короткий… — засучивая рукава рясы, сказал уже успевший где-то выпить диакон Иона. У Ромки от испуга даже губы побелели. Он-то знал, на что способен этот великан, а тот, упершись в него своим мутным взглядом, стоял и с нетерпением ждал. — Как, Ляксей Ларионыч, отдаешь падлу?..

— Уймись! — дернул его за рукав священник Максим Леонтьев. — Не твоего ума дело.

— Почему? Я не человек? — насупился Иона.

— Да человек ты, человек, только не лезь в чужие дела, — сказал Леонтьев.

— Дозволь мне, воевода, поговорить с этим иродом по душам, — не унимался диакон. — Исповедовать его не могу, но уж хребет сломать — легко!

— Хребты будешь маньчжурам ломать, а этого мы обязаны отпустить, — жестко произнес Толбузин. — Пусть сослужит казакам последнюю службу. Ты понял, что я тебе сказал? — обратился он к посланцу. — Теперь иди! Небось новые хозяева заждались тебя…

Ромку будто что-то останавливало. То ли приказали ему уговорить русских сдаться на милость победителей, то ли просто жалел старых товарищей.

— Барин воевода, — сказал он, — скоро сюда несметное войско придет — не устоите.

— Пошел вон! — рявкнул на него Толбузин. — Говорю, иди, пока я не передумал.

Ромка ушел, не дав казакам свершить правосудие.

— Вот подлюга-то! Вот подлюга! — бросил ему вслед Карп Олексин. — И носит же таких земля!

— Вот и я говорю… — набивая трубку табаком, произнес Гридя Бык.

— Ты б, Гридя, табачку мне отсыпал из рожка. Твой-то, ядреный, не чета моему, — обратился к нему Леонтий Романовский.

— На, бери, разве жалко?.. — ответил Гридя, протягивая товарищу рожок.

— Все! По местам! — скомандовал Черниговский. — Как сейчас повалят на нас маньчжуры…

— Кишка тонка! — усмехнулся Нил Губавин.

— Верно, — поддержал его кто-то из товарищей. — Мы их зараз одолеем. Сколько там? Сто? Двести?

— Бери больше! — сказали ему.

— Да ну?

— Вот тебе и «ну». Говорю, человек пятьсот — не меньше…

— Ладно! Мы и не таких били.

«Какие храбрые!» — слушая казаков, усмехнулся в седые усы Никифор. Впрочем, его радовал настрой мужчин. Не чуяли витавший в воздухе запах смерти, головы не вешали.

2

Основная часть неприятельского войска прибыла поздно вечером. Кто-то пешим строем, кто-то на суднах. Взяв в кольцо крепость, маньчжуры устроились на ночлег. Рано утром вдруг вздрогнула земля, загудела, заухала. Заговорили вражьи пушки, забросавшие Албазин калеными ядрами и петардами. Уже в следующую минуту над острогом показались первые языки пламени. Горели деревянные постройки. Следом послышались стоны, крики раненых и проклятия, адресованные врагу.

— Иродовы дети! — выругался Черниговский, решивший всю ночь провести на крепостном валу — боялся проспать врага. — Пора и нам начать. Братцы, готовься! — велел он проснувшимся от грохота казакам. — Эй, Данила! — закричал он старому пушкарю Даниле Лыкову. — Заряди-ка петардой свою пушку, накрой вон тот намет! — указал Черниговский глазами в сторону ближнего леса, где, по его мысли, и находился маньчжурский командный пункт.

Он не ошибся. Еще с вечера маньчжуры раскинули в ста шагах к востоку от крепости большой и подбитый сукном генеральский шатер, где разместился со своим штабом командующий императорским войском Лантань. Узнав, что русские не приняли его предложение уйти или сдаться в обмен на благосклонность императора, он решил утром штурмовать Албазин.

Еще в Пекине, провожая одного из своих лучших полководцев в дальнюю дорогу, император Кан-си в напутственной речи велел ему быть безжалостным к тем, кто встанет с мечом на их пути. В то же время поступать по-братски с теми, кто не окажет сопротивления. «Я не Чингисхан, у которого не было сердца, и не хочу напрасных жертв, — говорил он. — Хочу остаться в истории одновременно как жесткий политик и отзывчивый человек».

Эти слова Лантань хорошо запомнил. Впрочем, как и его повелитель, он тоже хотел остаться в памяти потомков справедливым воином, но русские, с возмущением думал он, не понимают значения слов. Всех, кто без приглашения ступил на их землю, они встречают с оружием в руках. Следуя в Албазин, главный оплот русских на Амуре, ему приходилось огнем и мечом прокладывать себе дорогу. Чтобы варварам было впредь неповадно поднимать руку на императорских слуг, маньчжуры не жалели никого, даже детей. Уроки должны быть яркими, только тогда их запоминают надолго, подумал Лантань.

Нынешнего императора Кан-си он знал еще с тех пор, когда тот носил имя Шэн-цзу. Они были друзьями детства. Во дворце благосклонно относились к этой дружбе, ведь Лантань приходился сыном одному высокопоставленному чиновнику, при этом считался воспитанным и незлобливым мальчиком. Молодые люди учились у одних и тех же учителей, вместе охотились, делали первые шаги во взрослую жизнь. Даже общая первая любовь — некая девочка по имени Пань-хуа, которую Лантаню все же пришлось уступить более именитому другу.

В первом боевом походе им довелось быть вместе. Тогда Лантань проявил чудеса героизма и незаурядную способность полководца.

Сев на престол, молодой император не забыл своего друга, назначив его советником по военным делам. Сейчас Кан-си доверил ему очень важное дело — изгнать русских с Амура. «Если ты это сделаешь, — говорил он ему, — ты прославишь свое имя в веках. Не забывай, главное для человека — оставить свой след в истории».

Прибыв на место, Лантань первым делом поинтересовался, как отреагировали русские на его письмо. Узнав, что те отвергли предложение сдаться, он пришел в бешенство. Таким его подчиненные еще не видели. Невысокого роста, щуплый и на первый взгляд мягкотелый, робкий человек, он вдруг на глазах всех превратился в разъяренного ужасного льва, приведя в трепет даже бывалых вояк. Хотел тотчас начать штурм крепости, но помощники уговорили его дождаться утра. Прежде, дескать, нужно провести разведку местности. Вдруг русские решили устроить им западню? Вдруг где-то в тайге прячутся основные силы противника?