Три минуты молчания - Георгий Владимов

Шурка ее взял за плечо, сказал нам:

— Вы, ребята, идите. Я ее успокою.

Так вышло, что с Шуркой мы попрощались с первым. Мы помахали Шурке и его жене:

— Встретимся в «Арктике»!

— Как закон, бичи. К восьми будем.

Мы пошли дальше — по грязному снегу, между цехами коптильни и складами. Наперерез нам локомотив тащил платформы с обмерзшими бортами. Мы встали, чтоб его пропустить, опять сгрудились в толпу. Но вдруг он застопорил перед нами, сцепка загрохотала в конец состава. Из будки выглянул машинист беловолосый, с шалыми глазами, кепка прилипла к затылку. Коля его звали, известный нам человек. И нас он знал, некоторых.,

— Чудно мне, — сказал Коля. — Серегу вижу со «Скакуна». Месяца не прошло, как я тебя провожал. Или чего случилось?

— А ты не знаешь?

— Не слыхал. Проморгал новеллу. А в чем суть?

— Да так. Не повезло нам.

— Понятно, — сказал Коля. — Живы-то все?

— Все.

— А за груз, хоть за один-то, получите?

— За один и получим.

— Так чего вы огорчаетесь? Вы не огорчайтесь, ребята.

Мы сказали Коле:

— Ну, проезжай. Нас еще дома ждут.

Коля подумал, снял кепку и снова ее надел.

— Не могу, ребята, перед вами. Порожние везу. Лучше-ка я назад сдам.

И вправду сдал. И мы перешагнули через рельсы.

Третьему нашему переживание досталось: дама его пришла встречать, та самая, что "за полторы сойдет", в пальто с лисой и в шляпе. Однако "морская наблюдательность" его не подвела, он свою "дорогую Александру" заранее высмотрел, как она прогуливается под фонарем, постукивает себя сумкой по коленям. Он поотстал слегка, спрятался за нашими спинами:

— Не прощаюсь. И вообще меня тут не было, ясно? — И за угол скрылся.

Она пригляделась к нам близоруко, спросила низким голосом:

— Простите, это экипаж восемьсот пятнадцатого? Штурман Черпаков не с вами плавал?

— С нами, с нами, только что видели. Ах, нет, на судне задержался.

— Но он здоров, по крайней мере?

— А чего с ним сделается?

Она кивнула:

— Спасибо. Мне этого достаточно. — И ушла вперед широким шагом.

Возле управления флота кеп от нас откололся с женой и Жора-штурман. Им там акты нужно было оформлять — приходный и насчет сетей. Жора нам сказал:

— В полтретьего на судне. Адье!

Мы напомнили:

— А к восьми в «Арктике». Вы тоже, товарищ капитан?

Кеп ответил — насупясь, но торжественно:

— Капитан вашего судна тоже уважает законы.

Чуть попозже, у портового кафе, Васька Буров откололся, кандей с Митрохиным — им к морвокзалу нужно было, через залив переправляться.

Еще сто шагов прошли, и еще наша когорта поредела: «маркони» и боцман в Нагорное ехали, им нужно было к южной проходной. С ними — Ванька Обод, Серега.

— Встретимся в "Арктике"?..

"Маркониева" жена сказала:

— Точно не обещаем. Как обстоятельства сложатся.

Клара на нее цыкнула:

— Ты моряцкая жена или злыдня? Уж так торопишься мужика под туфлю скорей затолкать, дай ему хоть вечер от тебя отдохнуть.

Та смолчала, губы сжала в полоску, лицо побелело от злости. «Маркони» развел руками, улыбнулся виновато:

— Приложу все усилия, бичи.

Потом салаги откололись. Они в общежитие Полярного института надеялись устроиться. Я к ним подошел, спросил:

— Ну как? В Баренцево не идете с нами? Надоело?

— Мы еще подумаем, — сказал Дима. — Пока до свидания, шеф.

Я попросил Алика отойти на пару слов. Димка нас ждал, отвернувшись.

— Скорей всего не пойдем, шеф, — сказал Алик. — Мы должны вернуться к своим кораблям.

— Конечно. Не ваше это все-таки дело. — Но мне совсем другое хотелось у него спросить. — Скажи, почему ты тогда остался? В тузик не сел?

— Как тебе объяснить? — Он смутился, смотрел себе под ноги. — Ты не поймешь, наверно. Ну… хотелось разделить с вами. Что бы там ни случилось. Даже любопытно было. И где-то я до конца не верил. Может быть, на минуту, когда свет погас.

— Что ж тут непонятного? Все как полагается.

— Ты его тоже не осуждай. — Он посмотрел мне в глаза твердо, хоть и покраснел. — А я — как мог его отпустить? Что, если б он решился? И его бы там захлестнуло в плотике. Тут грех обоюдный, шеф. Еще неизвестно, кто кому должен прощать.

Я засмеялся.

— Что вы ребята, бросьте. Какой грех? Все глупостей наделали, ваша не самая большая.

— Хорошо, если ты так думаешь.

— Уже одно, что вы в море с нами сходили…

— Да, для нас это многое значило. Ты не представляешь…

Я перебил его:

— В «Арктику» же вы придете? Ну вот там все и скажешь. Все послушают, не я один… Да! — я вспомнил. — Лилю увидишь сегодня?

— Передать ей, чтоб пришла?

— Мне все равно. — Я даже удивился, как легко я это сказал. — Захочет придет. Но привет, конечно, передай. И еще — спасибо. Это уж как она поймет. — Я пожал ему руку, а Димке просто помахал. — Встретимся в «Арктике»!

Совсем уж маленькой кучкой мы прошли через центральную проходную, поднялись наверх, к вокзалу. Здесь, на площади, от нас последние уезжали в Росту — «юноша», дрифтер и бондарь. Сонного таксишника растолкали, приспособили к делу.

— Не поминай лихом, — сказал я бондарю. — Я знаю, ты в Баренцево не идешь, так попрощаемся? Он руки моей не взял.

— Кто тебя еще поминать-то будет? Много чести, знаешь. — Тронул таксишника. — Езжай, родной.

Дальше мы пошли с «дедом». Он совсем близко от нашей общаги жил. Вот так мы с ним когда-то и познакомились: все разошлись, а мы вдвоем пошли пробиваться через метель — и вдруг разговорились, и он меня к себе затащил обедать. А за весь рейс не сказали друг с другом ни слова.

Я шел с «дедом» и он мне говорил:

— Беспокоит меня твое дальнейшее, Алексеич. Ты все же не бросай флот, зачем тебе жизнь переламывать надвое. Мы, может, самое трудное уже пережили, а теперь, глядишь, техники поднавалят, «океаны», и "тропики",[69]условия наладятся. А я-то — уж кончился, это точно. Кончился я в этом рейсе. Тридцать лет около машины провел, а как посмотрел на парус — вдруг понял: кончился.

— Что ты, «дед»! Мы еще поплаваем вместе. Ты же меня делу обещал научить.