Дети Брагги - Арина Воронова

— Скальдрек, — опустошенно ответил на свой вопрос Грим. Но останавливаясь взглядом на полыхающем погребальным костром сарае, Грим заметил и другое. То, как несколько в стороне, на расстоянии какой-то сотни локтей, от сарая зародилось какое-то движение к центру поля, означающее скорее всего прокладывающий себе дорогу сквозь схватку отряд. Значит, ненапрасна жертва скальда Тюра!

И еще… из гущи схватки, обегая накатывающие на вал Гвикки волны всадников, к костру и копью Круга, плотно сдвинув ряды и почти не встречая сопротивления, продвигался, причем с какой скоростью! — неприятельский отряд. Зов горна у подножия вала сказал ему, что и внизу тоже заметили этого необычного неприятеля. Франки двигались плотным строем в колонне по трое, не останавливаясь, лишь прорубая себе очень узкий проход, вовсе не заботясь о том, что давно уже попали в кольцо. Однако не слишком тесное, поскольку эта узкая стальная змея щетинилась остриями тяжелых копий, и будто крылья вздымались одновременно заносимые мечи. Совершенно позабыв об опустившемся на жухлую траву целителе, но не спуская глаз с приближающихся франков, Грим бросился вниз по склону, хоть и понимал, что не успеет спуститься, чтобы присоединиться к воинам морского конунга.

Вот необычный отряд оказался на практически пустом участке поля, острая морда стальной змеи целила прямо в огни Круга. С высоты Грим вдруг увидел, как оглянулся по сторонам мальчишка, случайно оказавшийся слишком близко к неприятелю. Гриму он показался смутно знакомым… Может, по хутору Скулли-бонда в Скаггене? Еще мгновение и его примет в себя, прикроет подходящая все ближе дружина Карри. А охваченный священной радостью схватки парнишка, швырнув вдруг наземь меч, покатился прямо под ноги прикрывающимся щитами франкским ратникам. Вскочил на ноги в каком-то полушаге от строя и голыми руками поймал тяжелое франкское копье. Уперся ногой в щит и изо всех сил дернул его на себя.

Не иначе Тор придал ему в тот час свою силу! Мыслимо ли, чтобы какой-то юнец смог выдернуть из строя копейщика!

И тут же в образовавшуюся щель хлынули дружинники дочери Асгаутов, и топоры с хрустом увязали в жестких франкских хрящах.

Впервые Бьерн по прозвищу Большой Кулак нашел себе дружину, что всем была ему по нраву, жалел он сейчас лишь о том, что мало места ему, чтобы повернуть хоть ловкое, но все ж немалое тело. В руке, привычной более к секире или топору, радостно играла ведьма битвы. Вот лезвие ее молнией метнулось в слишком светлое, не тронутое ни морскими ветрами, ни солью лицо франкского витязя. В фонтанчике искр рухнула секира на франкский меч, отводя удар. Но сместилось и лезвие секиры. Удар рухнул не в сам шлем, куда метил Большой Кулак…

Верхний угол лезвия вошел меж двух темных, как омут, расширенных глаз, в которых сверкнуло на миг недоумение, просек лицо франка, и надвое разделив подбородок, остановился. Секира увязла в высокой латной груди.

Обмякшее, закованное в броню тело повалилось назад, а Бьерн на лету, не дав врагу упасть, выдернул оружие.

А франкские ратники со странно пустыми лицами продолжали сражаться так, будто и не рассек сперва надвое, потом на все более мелкие части их строй, натиск дружинников Карри Рану. Гриму на миг показалось, что будто дрогнул, раскрылся, не выдержав такого напряжения, стальной кулак, лишь для того, чтобы с криками радости враг поспешил отсечь от ладони пальцы. Казалось ему, что теперь на поле под ним содрогаются кровавые обрубки — это руки, чьи пальцы силятся прирасти назад к ладони, но каждый из них уже намертво обхватили закаленным кольцом-ободом дружинники морского конунга.

И все же… Будто покорные единой воле, слаженно двигались эти отрубленные персты, разом вздымались в едином замахе клинки…

Обливаясь ли кровью, всасывая ли мучительным усилием воздух, франки продолжали заносить оружие, пока тела их не падали кровавым месивом.

«Как можно заставить в битве бойцов подчиниться, с такой точностью исполнить приказы?» — мелькнула у Грима недоуменная мысль, но додумать ее не оставалось времени. У него на глазах лишенная пальцев ладонь меняла форму, обращаясь в клин. Грим добежал уже до подножия склона, где замер в невозмутимом ожидании строй детей Брагги.

Бросив на произвол печальной их судьбы, отвлекающие врага «пальцы», клин, оборотившись наконечником копья или стрелы, устремился к ожидающим их скальдам. Острие клина внезапно раздвинулось, выпуская стальные рожки, надежно защищавшие высокого светловолосого рыцаря с темной отметиной на виске.

— Вот он, — безо всякого выражения и будто против своей воли проговорил скальд Локи.

В мрачной сосредоточенности застыли на миг суровые лица, качнулись согласно увенчанные шлемами головы.

Над валом Фюрката вспыхнуло, пронеслось еще несколько пылающих стрел. Один из этих сигналов предназначался для дружин Гвикки Орма Готландца и означал, что от расположенных по гребню всадников требуется атака. С огромным трудом им удалось немного продвинуться вперед. Скагги был лишь одним среди трех сотен воинов, и все же, даже не будучи еще полным скальдом, чувствовал он напряжение, связывавшее их всех между собой. И вместе с тем он чувствовал другое напряжение — среди франков, так же заставляющее их сражаться, как единая многопалая рука.

Было ли такое в обычае воинов Вильяльма? Или то была оборотная волшба? Скагги потерял счет сраженным им франкам, но ему казалось, что он еще в силах собрать немалую свиту для Хромой Секиры. Внезапно возле него возник неугомонный Готландец, безжалостно стегавший поводьями измученного скакуна.

— Поспеши к Карри Рану! — не останавливаясь, крикнул он. — Пусть ее люди и охрана скальдов растянутся вдоль нашего фланга. Иначе мы не выдержим их натиска!

Развернув скакуна, Скагги заставил его пробиваться сквозь побоище, забирая к лагерю. Выбравшись ближе к гребню, ученик целителя миновал лучников и живодеров-пехотинцев и, наконец, добрался до знамени детей Брагги. Натянув поводья и спешившись, он замер вдруг как вкопанный, увидев, как неподвижно стоят на краю битвы — плечо к плечу — скальды. Неподвижно?

Что же случилось? Неужели и они подобно часовым в Рьявенкрике поддались оборотной волшбе?

Позади него раздался топот копыт, и спешившись на скаку, Гвикка растолкал застывшие в неподвижности фигуры.

Карри лежала на покрытом жухлой и истоптанной травой склоне.

Сигварт потерянно склонился над вожаком приютившей его после гибели отца дружины. Возле него, опираясь на секиру, стоял на одном колене Большой Кулак. И самозабвенно хлопотал Амунди Стринда, однако выражение его лица ясно говорило, что все усилия бесполезны.

Поблескивали звенья тонкой работы кольчуги, в которой под сердцем зияла рваная дыра, и плащ гаутрека из рода Асгаута, и трава вокруг были залиты кровью. «Если она потеряла столько крови, — в ужасе изумился Скагги, — то как же она еще жива?»

Лицо Гвикки походило на серую маску, которая нисколько не скрывала охватившего его горя.

— Я сделал все, что было в моих силах… — Безвольно опустив руки, Амунди поднялся. В едином движении, столь стремительном, что Скагги даже не уловил его, Большой Кулак вскочил, чтобы сгрести за ворот плаща и притянуть к себе Амунди.