Игра - Фарит Маратович Ахмеджанов

в мешки и загасив небольшой утренний костер, отряд колдуна выстроился в цепочку и пошел прочь. Никто не оглядывался.

— Вдоль дороги, как я понял, — сказал Пирон, когда вернулся в лагерь. — Идут, не особо даже и торопятся. Куда — непонятно. И на дорогу не выходят.

Савон с друзьями все утро решал, рассказывать или нет Пирону о своих подозрениях. Решили, что лучше не рассказывать, по крайней мере, пока. А самим держать ухо востро.

А Феликс решил-таки к нему обратиться.

— Вчера мы с гномами обнаружили пещеру…

— И?

— Она… в общем, она заваленная, ничего исследовать не удалось. Но там были ступеньки. Вниз.

— Вниз — это куда?

— Под землю.

— Час от часу не легче, — вздохнул Пирон. — Вы намекаете на то, что тут есть какие-то подземелья? А наш колдун о них знает?

— Не знаю, — ответил Феликс. — Но как сказал Зорт, дирмонцы поднимались к той пещере. То есть, возможно, они о ней знали. Хотя — может просто смотрели, что там есть, на склоне холма. Может, спрятаться хотели, может еще чего. А может у них есть карта этих мест. Со всеми подземельями. Я не знаю. Но все это может объяснить то, что они не идут на дорогу и никуда не торопятся.

— Объяснять-то это объясняет, — сказал Пирон. — Только, понимаете ли, эти вопросы я не задавал. Так как ответ на них ни на секунду не приближает нас к решению наших проблем.

— Каких? — спросил сбитый с толку Феликс.

— Что нам надо делать сейчас?

— Не знаю, — смущенно повторил Феликс. — Наверное, к этому просто надо быть готовым. Как-то так.

— Ну хорошо, теперь мы к этому готовы. Еще сюрпризы есть?

Сюрпризов больше не было.

— Тогда всем вперед, — скомандовал Пирон. — Идем до упора, пока не поступит команда на останов. Не растягиваться, но и не собираться в кучу. Это относится ко всем, кроме картографа. Калей, но вы тоже не задерживайтесь сверх меры. Ходите всюду втроем — вы, Савон и Раин. Замыкающие Феликс, Гонд и Стальф. Старайтесь не упускать друг друга из виду. Фоли и Роли — вы парой идете с правой стороны дороги, держать визуальный контакт.

Два молодых гнома искоса посмотрели на Феликса, тот кивнул, они тут же сошли с дороги и углубились в заросли. Пирон раздраженно поморщился и прибавил хода — пошел догонять разведчиков. Павол и Гесиор мелькали слева — Пирон поручил им сторожить левую сторону тракта.

Калей кивнул друзьям — тоже пошли, мол.

— Поторопимся сейчас, влезем вон туда, — он махнул рукой в сторону холмов, — оттуда осмотримся, ага?

Возражений не последовало.

Феликс важно топал по тракту, степенно беседуя с Гондом и Стальфом.

— Только смотрите, не будет ли снова пещер, — крикнул вслед картографам гномский претендент на престол.

— А что это вообще может быть? — полюбопытствовал Раин. — Посреди равнины вдруг дырка вниз. Метро до самой Мории?

— Ты у меня спрашиваешь? — удивился Калей. — Я не знаю. И гномы тоже не знают. Разве что найдем такое и исследуем.

— Слушай, Савон, — спросил вдруг Раин. — Ты же у нас толкиенист. Как все окружающее с Толкиеном соотносится. Насколько далеко мы вообще от него ушли?

Савон помолчал, размеренно ступая по лугу в сторону высящегося перед ними холма.

— Не знаю даже, — ответил он наконец. — Думаю об этом все время почти. Но ничего особо решить не могу.

— В смысле?

— В прямом. Я уже объяснял ведь. Штаны Арагорна. Толкиен писал фэнтези. Это подразумевает определенный… угол зрения на то, что происходит. И получается так, что про одно надо писать много — про битвы, про королей и героев, про их отношения. Про другое — меньше, а про третье можно совсем ничего не писать. Например, о том, как простой народ живет каждый день — что-то сеет, собирает, рыбу ловит или там детей воспитывает. Это все имеет шанс в книгу попасть только в том случае, если рядом какой-нибудь герой проезжает — и скажем, рыбаки ему рыбу продают.

И с этой точки зрения все, что нас окружает — то самое третье. Мы про него вообще ничего не знаем. То есть это может быть и так и эдак.

Вот, кстати, чего точно не было у Профессора — так это магии в таком вот… примитивном ее виде.

— В смысле — примитивном?

— Ну, все эти файерболлы, магические посохи. Магия Толкиена ориентирована на человека. Там только один случай вспоминается, когда что-то подобное использовалось — когда Гэндальф отбивал Фарамира у назгулов.

— Бой с Балрогом еще, — напомнил Раин.

— Ну да, в каком-то смысле. Хотя там, если помнишь, противоборство больше ментальное. Сначала Балрог пытался Гэндальфа загасить, потом они мечами рубанулись. Ровно один раз, помнится. Только потом посох мага загорелся и он им мост обрушил.

— Свет?

— Угум, свет еще. Вот и все. Никаких тебе ветвистых молний, файерболлов или огненного дождя. По Толкиену магия — это волшебство, разлитое во всем мире. Своего рода понимание этого мира, его музыки, умение сделать так, чтобы мир сам тебе помогал. Эльфы и Саурон собрали это волшебство в свои кольца, и когда Кольцо Всевластья расплавилось в Ородруине, волшебство из мира ушло.

— Как это?

— Ну, можно сказать, что мир стал равнодушен к своим обитателям.

— Так просто?

— Хмм, — Савон выглядел задетым. — Я бы не сказал, что это просто. Это сложнее и красивее, чем большинство магических систем. И куда более… реалистично, что ли.

Но это все, в общем-то, в пользу бедных. Игра от мира Толкиена как раз в этом отличается, и сильно. По Толкиену в мире Средиземья после Войны Кольца просто не осталось никакой магии. То есть он стал полным аналогом нашего. А по игре магии куча и вся она, по большому счету, именно такая, какая здесь. Артефакты и прочее.

За разговором поднялись до намеченного места. Холм был покрыт рыже-зеленой травой. Идти было удобно, но перед самой вершиной склон круто забирал вверх, пару раз пришлось пустить в дело руки и ползти на карачках.

На округлой вершине плюхнулись прямо на траву, подставляя лицо ветерку. Вид открывался хороший — дорога обегала холм и дальше скрывалась за склонами соседних. Справа от нее простиралась все та же неровная холмистая поверхность с торчавшими там и сям деревьями, слева холмы теряли высоту и форму, переходя в неровную равнину. Вдалеке темнел настоящий лес, за ним угадывалось возвышение.

— Гляди, как будто море, — сказал Савон. — С застывшими волнами.

— Похоже, — согласился Калей. — Как этот участок назовем?

Его карандаш летал над пергаментом.

— Да просто, холмистая равнина.

— Надо бы как-то поярче.

— А