Ловец бабочек. Мотыльки - Карина Демина

— Он встретил девушку. Неподходящая биография. Сомнительные связи. Ему рекомендовали оставить ее. Он отказался.

— Его убили?

— Что? Нет. Нас слишком мало, чтобы нерационально использовать дар. Отправили на Калмырскую пустошь, курировать исправительные зоны. Неприятная работа. Быстрое выгорание. Ему не позволят вернуться.

Он поморщился и щелчком сбил невидимую пылинку с рукава.

— В последнем письме он сказал, что его жена ушла, сбежала с каким-то то ли торговцем, то ли актером… он подал на развод.

— Ты не хотел повторения?

— Да. Очевидно, что любовь, как эмоция… как все эмоции априори деструктивна. Я рассматривал тебя, как возможный вариант.

Быть вариантом неприятно, как и смотреть на человека, к которому Катарина, казалось, испытывала какие-то чувства. Деструктивные, похоже. Лучше уж квартиру разглядывать, хотя та знакома.

Ничего не изменилось.

Темно-зеленые бутылочного оттенка обои.

В левом углу чуть отошли, и странно, что Хелег со своей педантичностью не исправил еще этот недостаток. Зеркало на стене. Рама простая, деревянная. Здесь вообще все довольно просто, ни позолоты, ни лепнины, ни иных излишеств.

Квадратная комната с огромным окном.

Гардины.

Буфет.

Накрахмаленные салфетки.

Стол.

И свечи даже.

— Ты молода. С даром, пусть и в латентной форме. Но шанс, что и дети будут одарены, существенно возрастает. Ты работаешь в милиции, следовательно прошла минимальную проверку. У тебя приятная внешность.

— Спасибо, — кажется, ее благодарность прозвучала весьма саркастически, но Хелег кивнул.

— Однако позже я осознал, что этого недостаточно.

— И чего же мне не хватило? Просто чтобы понять, в чем работать над собой?

Катарина все же присела. Кресла не новые, с протертою обивкой и занозистыми подлокотниками. Даже странно, почему Хелег при всей любви его к порядку, не заменил их.

— Ты излишне прямолинейна. Упряма. Плохо поддаешься прямому воздействию, а косвенное склонна игнорировать.

— Это плохо?

— У меня вряд ли получилось бы изменить тебя должным образом.

Дорогое признание.

И от него мутит, потому что Катарина не представляла, что ее собирались менять. Должным образом. Ей ведь казалось, что Хелега все устраивает.

— Я намекал тебе, — он коснулся лепестков розы, темно-алой, в черноту. — Предлагал перевестись на менее беспокойную работу.

— В секретариат?

— Именно. Или в архив. Но ты отказалась. Ты самолюбива. Самоуверенна.

— Зачем мне…

— В архив? Затем, что моя супруга не должна вызывать подозрений.

— В чем?

Катарина окончательно потеряла нить разговора.

— Ни в чем, — Хелег тоже присел и бросил взгляд на часы. Поморщился. Его гостья опаздывает? Он не любит опозданий, как и иных неточностей. — Ты же работала в сугубо мужском коллективе. И логично предположить, что рано или поздно пошли бы слухи… определенной направленности. Кроме того ты слишком много внимания уделяешь своей работе.

— А не должна?

Безумная беседа. Она ведь не о том спросить пришла. Отношения? Были и прошли. И теперь даже странно вспоминать о них, будто бы те несколько лет совместной жизни были не ее.

— Мне нужна жена, которая прежде всего будет заниматься домом, детьми…

— И тобой?

— Именно, — ни тени улыбки. — Опять же сомнительная личность твоего наставника…

— Меня не одобрили?

— Тебя проверял Нольгри, — Хелег сидел прямо. Длинные ноги. Длинные руки. Длинная прямая спина, к которой словно доску прикрутили. — Мы никогда не приятельствовали. Это опасно, заводить чересчур близкие связи. После мне сказали, что Нольгри сам вызвался провести проверку… я отказался. Я уже понял, что ты не та женщина, брак с которой будет легким. А сложностей мне и на работе хватает.

Вот так.

Правда и ничего кроме правды.

— Не понимаю.

— Я тоже. Проверка — это отвлечение материальных и человеческих ресурсов. Запросы. Беседы со свидетелями. Он не поленился съездить к твоей тетушке. Та охарактеризовала тебя не лучшим образом.

— Почему я не удивлена?

— Катарина, — Хельги вновь вытащил часы и нахмурился сильней. — Послушай, пожалуйста. Возможно, наши отношения не лучшее, что случалось в твоей жизни, но я не враг тебе. И поэтому прими совет. Уезжай.

— Куда?

— Туда. Пока можешь. Попроси своего князя…

— Он не мой…

— Не важно. Он весьма склонен к необдуманным поступкам. Поможет. Уезжай… даже если ты раскроешь это дело и останешься жива, то… мой друг писал, что там очень холодно, а световой день короткий. Многие сходят с ума не от холода, он терпим, а именно от темноты. Солнце, когда показывается, светло-серое, и небо такое же… без света людям сложно.

— Ты намекаешь…

— По-моему, я прямо сказал. Тебя закроют. Поэтому беги.

И он не шутил.

Дышать вдруг стало тяжело.

Закроют? За что? Она не сделала ничего плохого… просто выполняла свою работу, просто… Хелег покачал головой:

— Не надейся объяснить. Все всё прекрасно и без объяснений понимают. И поверь, ни мне, ни остальным не хочется уродовать тебе жизнь. Но есть иные соображения…

— Какие?

— Твоя связь с этим нелюдем, — он загнул палец.

— Мы не…

— Любовники или нет, меня это больше не касается. Я говорю о связи эмоционального плана. О возможном влиянии, оказанном на тебя личностью сомнительного толка…

Его голос был сух, а тон спокоен, будто речь шла не о Катарине.

— Твои частые визиты туда… тебе позволили выглянуть, ты и забылась. И как знать, что ты там увидела или услышала… твоя личность довольно одиозна. А твое желание искать убийцу среди нас… думаю, ты права, это Нольгри…

— Я не говорила…

— Ты пришла спрашивать о нем, — Хелег постучал по стеклу пальцем. — И вряд ли из банального любопытства. Бытовое тебе несвойственно. Следовательно, речь о деле… и если окажется, что ты права, это будет… неприятно.

Вот как?

Всего-навсего неприятно?

— В нашем Отделе скандалы недопустимы. Ты, надеюсь, это понимаешь?

В этом дело, а не в князе и королевстве Познаньском, которое существовало до Катарины и будет себе жить после. Не в политике и границе, но именно в их растреклятом Отделе.