Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

«Теоретически он — социалист, но с глубоким пониманием практических проблем. Разговор зашел, как это происходит здесь повсюду, на следующую тему: что можно сделать для исправления экономической ситуации и особенно для вовлечения Германии в международные схемы развития. Я разъяснил наши идеи. Де Ман выразил полное понимание и подчеркнул свое горячее желание улучшить отношения с Германией. Согласился со мной по вопросу о колониях.

Он высказал только одну новую идею, а именно: что в случае всеобщего международного соглашения по монетарной проблеме нам следует привязать свою валюту к валютам других стран. Я ответил, что, как бы ни был настроен против любого рода инфляции, никогда не делал секрета из того, что готов к обсуждению вопроса о привязке немецкой валюты к другим, но при условии, что будет установлена окончательная система валютных паритетов, которая снова послужит прочной основой международной торговли.

Относительно общих настроений в Бельгии де Ман отметил, что они кардинально изменились в последние два года, особенно в том, что касается Германии. Тем не менее нельзя недооценивать роль, которую играет антагонизм левого толка фашистским идеям. Старые либеральные группировки утратили свое влияние.

Взаимодействие внутри кабинета, особенно между де Маном и ван Зеландом, развивается в направлении объединения усилий. Оно образовало, так сказать, единую силу, во главе которой стоит сам король».

Я воспроизвел этот отчет, во-первых, потому, что он проливает свет на международные проблемы, преобладавшие в то время, и, во-вторых, он является типичным примером направления, в котором я искал пользу от своих зарубежных контактов. Достижением экономического соглашения я надеялся помочь заложить фундамент прочного мирного сосуществования между народами.

С моим посещением Лондона в декабре 1938 года была связана особая проблема. Это был мой последний официальный визит за рубеж. Ему предшествовало позорное разрушение еврейских синагог 9 ноября 1938 года, а также контрибуция, наложенная на евреев, суммой в миллиард марок. Я не стал скрывать от Гитлера свое мнение по поводу последнего варварства, организованного Геббельсом, и сказал ему откровенно, что такого рода действия не должны продолжаться.

— Если вы не в состоянии сформулировать правовую основу проживания в Германии евреев в достойных условиях, то должны, по крайней мере, создать им условия для эмиграции.

Сам Гитлер, казалось, еще не пришел в себя после бури возмущения, вызванной злодейством 9 ноября. Он бросил на меня вопросительный взгляд:

— Что вы предлагаете?

Я изложил свой план:

— Все имущество евреев в Германии должно быть передано попечительской компании, которая будет им распоряжаться в соответствии с законом. Эта трастовая компания станет управляться международной комиссией, в которой будут представлены также евреи. На основе имущества, содержащегося на надежном попечении, комиссия выпустит заем на международном рынке на сумму, скажем, полтора миллиарда марок. Заем будет выпущен примерно под пять процентов и будет выплачиваться ежегодными платежами в период двадцати — двадцати пяти лет. Германское правительство гарантирует перевод процентов и платежей в погашение займа в долларах, так что заем может быть выпущен в долларах. Евреев разных стран следует призвать подписываться на заем.

— А как быть с долларами?

— На долларовую выручку от займа каждый еврей, желающий эмигрировать, получит определенную сумму, которая поможет ему устроиться в другой стране и послужит фундаментом, на котором он будет строить новую жизнь.

Я понимал, что мое предложение не идеально. Но опасался, что любая возможность экономического существования для евреев будет подорвана партией, пока не будет что-то создано для предотвращения этого. Мое предложение означало, что еврейская собственность в Германии будет храниться в течение многих лет. Между тем могло произойти много новых событий.

К моему огромному удивлению, Гитлер заявил, что не возражает против моей попытки осуществить мою идею на практике. По моему предложению он санкционировал проведение мной политической дискуссии в Лондоне. Переговоры состоялись там с 14 по 17 декабря 1938 года. Я связался с лордом Берстедом из фирмы «Сэмюель и Сэмюель», который отреагировал согласием на предложение встретиться, в то время как другие фирмы, как он мне сообщил, отклонили его. Последовало обсуждение с американским и британским председателем так называемого комитета Эвиана господином Рабли и британским министром лордом Уинтертоном. Они оба, а также лорд Берстед проявили интерес к тому, чтобы отслеживать мой план и способствовать его осуществлению.

Однако эта попытка разрядить международную обстановку также провалилась, когда 20 января 1939 года Гитлер уволил меня с должности председателя Имперского банка. Официальные контакты с Лондоном были прекращены.

С середины 1936 года мои отношения с Гитлером медленно, но неуклонно ухудшались. В первые годы мое влияние на его политику было значительным — особенно в экономической сфере, — однако со второй половины 1936 года оно быстро уменьшалось. Мое заявление в марте 1937 года, что он не может больше ожидать от меня денег; невозможность распространить его планы автаркии на продовольствие; полное исчерпание рынка капиталов Имперским банком и мое осуждение антисемитской политики партии — все эти факторы явно убедили его в том, что он не может рассчитывать на меня в реализации своих воинственных намерений, которые до сих пор ему удавалось скрывать.

Лишь во время Нюрнбергского суда я узнал, что уже в начале ноября 1937 года Гитлер в строгой секретности доверительно сообщил Верховному командованию вермахта и министру иностранных дел о своих военных планах. До этого я ничего не подозревал. Не расставался с надеждой на мирный исход. Понимание того, что события развиваются в опасном направлении, пришло ко мне в начале января 1938 года. Нет необходимости восстанавливать события, которые так часто описывались. Бломберг заключил брак с дамой, которая была замечена в недостойном поведении. Он подал в отставку с поста военного министра. Командующему сухопутными силами генералу фон Фричу были предъявлены необоснованные обвинения в гомосексуализме.

Шеф берлинской полиции граф Хельдорф рассказывал мне о подлой роли, сыгранной в обоих случаях гестапо, руководимым Гиммлером и Гейдрихом. В начале национал-социалистического движения Хельдорф принимал участие во многих эксцессах, но с течением времени и благодаря опыту пребывания в партии он изменил свои взгляды и попытался реабилитироваться, присоединившись к критически настроенным фракциям. Поэтому мои друзья и я были осведомлены обо всех деталях, касающихся дел Бломберга и Фрича.

Все указывало на то, что Гитлер явно вел дело к войне. Об этом свидетельствовала манера, в которой он разрешил оба вышеупомянутых дела, — без тени справедливости, порядочности и морали. О том же говорило его решение взять на себя командование вооруженными силами, увольнение фон Нейрата с поста министра иностранных дел, а также нескольких достойных генералов и дипломатов, которые его не устраивали.