Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

Они находились в Большом цирке, где на широком изгибе длинной дороги для гонок колесниц сооружали временную сцену для намеченного на время Римских игр представления. Места на открытых трибунах цирка должны послужить местами для уважаемых зрителей, а те, кто попроще, пусть толпятся полукругом на открытом пространстве перед сценой. Сама сцена – приподнятый деревянный помост с разрисованным задником – будет быстро поставлена и еще более быстро снята. После единственного дня представлений ее размонтируют за ночь, чтобы освободить беговые дорожки для атлетических состязаний, которые должны состояться на следующий день. Соответственно, повышенных требований к качеству этого временного сооружения предъявляться не будет. Так, разукрашенные колонны и скульптура на заднем плане сцены представляли собой лишь пустотелые декорации, сработанные из дерева, штукатурки, ткани, краски и мишуры. С близкого расстояния все эти несовершенства, конечно, были различимы, но издалека сцена выглядела вполне убедительно.

– А разве у греков нет постоянных театров, построенных из камня? – спросил Кезон.

– Есть. Иногда их встраивают в склоны холмов с такой замечательной акустикой, что актерам практически не приходится повышать голос, чтобы быть услышанными даже на задних рядах. Но греки – народ, пребывающий в упадке и слишком приверженный чувственным удовольствиям, не то что римляне. Мы если и любим хорошую комедию, то только как элемент религиозного праздника – так, во всяком случае, считается. Кончается праздник – должна исчезнуть и сцена. Политика не самая дальновидная, зато регулярно обеспечивающая работой уйму посредственных плотников. Но ты, кажется, обеспокоен, хозяин?

– Я беспокоюсь о моих друзьях. Нет никаких вестей ни о родиче Квинте, ни о Сципионе… – Кезон нахмурил лоб.

– Отсутствие новостей – хорошая новость.

– Наверное.

– А лучшая новость состоит в том, что пока нет никаких известий о марше Ганнибала на Рим. Интересно, что удерживает его?

– На днях Максим произнес речь. Сказал, что десница самого Юпитера останавливает карфагенского монстра.

Плавт наморщил лоб.

– А пишет ли в последнее время речи Энний? Народу по душе такой религиозный пафос. Действует успокаивающе, примерно как проведение праздника, когда кажется, что близок конец света.

Он покачал головой.

– Остается гадать, не похож ли Ганнибал на одного из своих слонов – огромного и несущего разрушение, но в конечном итоге довольно глупого.

– Тиберий Гракх предполагает, что Ганнибал не пойдет на Рим, потому что желает сначала овладеть всей Италией и лишить нас союзников, пока мы бессильны этому помешать.

– Право же, не пойму, какой ему смысл отрубать конечности, да еще по кускам, если можно одним ударом отсечь голову? Однако дни проходят, а Ганнибала не видно.

– Как не слышно известий о Сципионе, – прошептал Кезон.

– Смотри, вон идет Тиберий Гракх, и вид у него невеселый.

На деле вид у Гракха был весьма мрачный. Без лукавого блеска в глазах его лицо стало строгим и суровым, в самый раз для начальника конницы, принявшего эту должность в мрачные дни.

– Плохие новости? – спросил Плавт.

– Есть плохие, а есть такие, что хуже некуда, – ответил Гракх.

Плавт вздохнул:

– Я бы предпочел сперва услышать плохие.

– После очень долгого, очень неприятного обсуждения мы с диктатором решили, что пьеса «Хвастливый вояка» не годится быть представленной на Римских играх.

– Что? Нет! – Плавт возмутился. – Значит, комедии отменяются?

– Нет, пьесы играть станут, но «Хвастливого вояки» среди них не будет.

– Ты снимаешь мою пьесу? Но у нас же контракт, Гракх. Ты подписал его как куриальный эдил.

– Сам посуди, Плавт! Комедия высмеивает вояку – напыщенного хвастуна, любителя морочить голову женщинам. Ну кто, скажи мне, захочет смеяться над солдатом после поражения при Каннах?

– Ты думал, что это смешно. И говорил, что это о Варроне!

– Который едва спасся! Люди ошеломлены поражением Варрона, напуганы его неверными расчетами. Они онемели от гнева, но никто не хочет видеть, как над ним смеются, после того как погибли семьдесят тысяч человек.

Плавт ущипнул себя за переносицу.

– От этого бесконечного стука молотков у меня башка треснет. Да, я тебя понял. И что же делать?

– Ты заменишь эту пьесу другой.

– В последний момент? Невозможно!

– У тебя должно быть что-то. Подумай!

– Ну… есть текст, над которым я сейчас работаю. Пьеса, конечно, не такая смешная, как «Хвастливый вояка». Она называется «Шкатулка», это маленький фарс о девушке, брошенной при рождении, которая в конце концов воссоединяется со своими родителями. В данных обстоятельствах, полагаю, что у этой пьесы есть хотя бы одно достоинство – она безобидна. Но над ней нужно поработать, несколько сцен придется полностью переписать.

– Перепишешь и скомпонуешь, – заявил Гракх уверенно. – Ты можешь это сделать, Плавт. Когда время поджимает, у тебя все получается особенно здорово.

– Нет, когда время поджимает, у меня портится пищеварение. Но, пожалуй, это можно сделать, если Гиларион будет играть девушку…

Гракх помрачнел еще пуще.

Плавт напрягся.

– Плохая новость. Но ты сказал, что есть новость еще худшая. Ну, Гракх, выкладывай.

Гракх опустил глаза. Какая новость может заставить начальника конницы отвести взгляд? Кезон затаил дыхание.

– Ты помнишь, когда весталок обвинили в нарушении обетов?

– Как мог я забыть? – сказал Плавт. – Несколько дней весь город был одержим скандалом. Это отвлекло мысли людей от Ганнибала и дало возможность свалить вину за случившееся при Каннах невесть на кого. Как будто парочка весталок, даже если они и вправду лишились целомудрия, может быть в ответе за столько смертей! Согрешили весталки или нет, но, пожелай люди действительного отмщения за постигшую город беду, им следовало бы похоронить заживо хвастуна Варрона вместо той бедной девушки.

Гракх резко вздохнул:

– Ты забываешь о моем статусе, Плавт. Как начальник конницы, я представляю государственную религию чуть не в той же степени, что и великий понтифик. Сомнение в вердикте или наказании весталок граничит со святотатством.

– Тебе, конечно, виднее. С меня что взять, я ведь сельский малый из Умбрии, и, хотя вроде пообтесался в городе, ваша государственная религия все еще кажется мне больно уж замысловатой.

– Я не шучу, Плавт. Сейчас такое время, когда с патриотизмом и государственной религией не шутят. Ты должен следить за тем, что говоришь.

Драматург пощелкал языком.

– Взял на заметку! Ну, так что ты говорил?