Скала Прощания - Тэд Уильямс

— Если продажа бессмертной души по дешевке — мудрость, я рад, что у меня ее нет. — Несмотря на растущий страх, он старался сохранить твердость в голосе.

Рот Прейратса был растянут в ухмылке, подобно рту рептилии:

— Это твоя ошибка, твоя и тех трусливых дурней, которые называются носителями свитка. Орден Манускрипта! Сообщество сплетников, которое объединяет хнычущих, жонглирующих словами неудавшихся ученых. А ты, Диниван, хуже всех. Ты продал собственную душу за предрассудки и пустые похвалы. Вместо того чтобы раскрыть глаза на тайну бесконечности, ты похоронил себя среди церковников с мозолистыми коленями, которые только и знают, что прикладывают уста к перстням.

Ярость наполнила Динивана, вмиг поглотив волну страха.

— Остановись! — закричал он, подняв перед собой древо. Древо светилось и начало дымиться. — Ты не сделаешь дальше ни шага, слуга злых сил, если прежде не убьешь меня.

Глаза Прейратса расширились в притворном удивлении.

— А-а. Так у маленького попа есть зубки?! Ну, тогда давай играть в твою игру… и я тебе покажу свои зубы. — Он воздел руки над головой. Алое одеяние алхимика раздувалось, как от сильного ветра. Пламя факелов заметалось и погасло.

— И знай… — прошипел Прейратс в темноте. — Я владею теперь Словом Перемены. Я сам себе господин!

Древо в руках Динивана разгорелось еще ярче, но Прейратс оставался в тени. Голос алхимика усилился, произнося заклинания на языке, самый звук которого вызывал боль в ушах Динивана и узлом сдавливал горло.

— Именем Всевышнего… — воскликнул Диниван, но заклинания Прейратса достигли победоносного пика и, казалось, сами вырывали слова молитвы, прежде чем он успевал их произнести. Диниван задыхался. — Именем… — Голос его смолк. В сумраке перед ним алхимик перерождался в какой-то невыносимой агонии и издавал звуки, подобные пародии на человеческую речь, хрипящие и задыхающиеся.

Там, где незадолго перед тем стоял Прейратс, теперь была мутная, неузнаваемая тень, которая извивалась, колебалась, завязывалась узлом и все росла, росла до тех пор, пока не затмила даже свет звезд и не погрузила вестибюль в непроницаемую мглу. Чьи-то массивные легкие сипели, как кузнечные мехи. Мертвенный древний холод окутал коридор невидимым инеем.

Диниван бросился вперед с возгласом отчаянной ярости, пытаясь поразить бестелесное своим святым древом, но вместо этого оказался пойманным и подвешенным в воздухе чем-то массивным и в то же время ужасающе неуловимым. Они боролись, затерянные в ледяной мгле. Диниван задыхался, чувствуя, как нечто пробирается в самые его скованные ужасом масли, копошится в самой его голове своими горящими пальцами, пытаясь вскрыть его мозг, как запертую шкатулку. Он боролся изо всех сил, пытаясь удержать образ Святого Эйдона в мельтешащих мыслях; ему показалось, что нечто, держащее его, издало звук боли.

Но впечатление, что тень становится более плотной, было обманчиво. Ее хватка стала жестче, она казалась жутким кулаком из желе и свинца. Кислое холодное дыханье обдавало его щеку, как кошмарный поцелуй.

— Именем Господа… и Ордена… — простонал Диниван. Животные звуки и ужасное затрудненное дыхание начали угасать. Ангелы, излучающие до боли яркий свет, наполнили его голову, они исполняли танец в честь наступающей тьмы и оглушили его своей неслышной песней.

Кадрах вытащил обмякшее тело Мириамели в вестибюль, в панике вознося обеты разным святым, богам и демонам. Единственным источником света были звезды, чье голубоватое сияние лилось из окон высоко над головой, но трудно было не заметить лежащего в нескольких шагах посреди коридора тела священника, похожего на брошенную марионетку. Было так же невозможно не услышать жутких криков и воплей, доносившихся из комнаты Ликтора в конце коридора, где разбитые в щепки толстые деревянные двери валялись на полу.

Шум внезапно прекратился, завершившись длинным воплем отчаяния, который, наконец, перешел в булькающее шипение. Лицо Кадраха перекосила гримаса ужаса. Он нагнулся, подхватил принцессу, взвалив ее на плечо, потом нагнулся за тюком с пожитками. Он выпрямился и с трудом заковылял прочь от обломков в конце коридора, пытаясь удержаться на ногах.

За углом проход расширялся, но и там факелы были погашены. Он подумал, что может рассмотреть призрачные фигуры стражей в доспехах, но они стояли неподвижно, как музейные экспонаты. Неторопливый отзвук шагов послышался позади него в сводчатом коридоре. Кадрах заспешил вперед, проклиная скользкие плиты.

Коридор повернул еще раз, уперся в обширный вестибюль, но, поспешив пройти арку, Кадрах ударился, плечом обо что-то твердое, как стена из алмаза, хотя он не видел перед собой ничего, кроме воздушного пространства. Оглушенный, он споткнулся и отлетел назад. Мириамель соскользнула с его плеча на твердый пол.

Стук каблуков приближался. Кадрах, в панике протянув руку вперед, наткнулся на противоестественное препятствие, невидимое, но неподдающееся. Прозрачнее кристалла, оно даивало возможность в мельчайших деталях рассмотреть все освещенное факелами пространство за собой.

— Прошу тебя, пусть она им не достанется, — бормотал монах, отчаянно царапая ногтями, пытаясь обнаружить хоть какую-то зацепку в препятствии. — Умоляю!

Его усилия были тщетны. Стена не имела стыков.

Кадрах встал на колени перед дверным проемом, голова его склонялась все ниже на грудь по мере приближения шагов. Неподвижного монаха можно было принять за осужденного у плахи. Внезапно он поднял голову.

— Постой! — прошипел он. — Думай, бездарь, думай! — Он потряс головой и сделал глубокий вздох, затем приложил ладонь к препятствию и произнес одно-единственное тихое слово. Струя холодного воздуха обдала его, пробежала по гобеленам вестибюля. Препятствие исчезло.

Он протащил Мириамель через дверной проем, проволок ее по полу в одну из ниш большого вестибюля. Они исчезли из поля зрения, как раз когда фигура Прейратса в красном одеянии появилась в дверях, недавно перекрытых невидимым препятствием. Неясные звуки тревоги начали просачиваться в вестибюль.

Поп в красном помедлил, обнаружив исчезновение своего барьера, тем не менее он сделал какой-то жест в ту сторону, откуда пришел, как бы убирая возможные оставшиеся следы своей темной работы.

Пораженный неожиданно пришедшей ему в голову мыслью, Прейратс вдруг задержался в проходе и оглядел зал. Он снова поднял руку, двигая пальцами. Один из факелов заискрился и выбросил язык пламени, который лизнул гобелены на стене. Старинная ткань вспыхнула, огонь взметнулся ввысь к потолочным балкам и быстро распространился по всему залу. В предыдущем зале также разгорелся пожар.

Алхимик ухмыльнулся.

— Следует отдавать должное предзнаменованиям, — проговорил он, ни к кому не обращаясь, и покинул зал, довольно похохатывая. Повсюду в Санкеллане Эйдонитисе поднялся гомон испуганных людей, пребывающих в смятении.

Герцог Изгримнур поздравил себя с тем, что позаботился о свече. В вестибюле было темно, как в печной трубе. Где же стража? Почему не горят факелы?