Контора Игрек - Антон Орлов

Зойг. Разве трудно было объяснить ему, как обстоит дело? Да она просто испугалась, что разговор затянется надолго; ей было не до него, хотелось поскорее окунуться в мажорную суету пересадочной станции, побродить по стеклянным улицам-коридорам Каманы.

Гирта Нектал. Давным-давно, в детстве, они дружили, вместе играли, а когда стали постарше, вместе мечтали о побеге с Манокара. Потом, спустя много лет, случайно встретились на Незе, Гирта была женой манокарского дипломата. Тину поразило, насколько она изменилась: превратилась в типичную манокарку из высшего общества, «кроткую и плодородную», добродетельную и ограниченную, от объединявшего их подросткового бунтарства следа не осталось. Полтора года назад, когда Тина, Стив и Поль прилетели на Манокар, чтобы поддержать реформаторов, они снова встретились, и Гирта, к этому времени овдовевшая, искала сближения, но Тине было с ней скучно. Пользуясь своим новообретенным влиянием, Тина выбила для нее прибавку к государственной пенсии и помогла пристроить ее сыновей в престижные учебные заведения, а в гости заглянула всего один раз, и то на двадцать минут. Сунула подачку и отмахнулась…

А когда умирала мама, она только всхлипывала и твердила: «Мамочка, ты мне нужна», но не нашла тех слов, которые могли бы маму спасти. Намного позже Тина узнала от одного тергаронского психолога, что «излечимый» и «неизлечимый» рак – понятия условные; одни и те же формы этой болезни поддаются лечению либо нет в зависимости от того, хочет ли сам пациент выжить.

Она такая же бесчувственная и равнодушная, как все эти серые ящерицы вокруг. Раздавленная ящерица, которая корчится от боли на плоской верхушке скалы… Она даже плакать не способна, а говорят, слезы облегчают душевную боль.

Лиргисо осторожными перебежками пробирался обратно. Почему он не телепортируется? Видимо, не может. Однако его не преследуют, и никакой стрельбы… Это отвлекло Тину от рефлексии. Она посмотрела на биосканер – Поль на том же месте, в безопасности, посторонних не наблюдается, – сползла со скалы и двинулась навстречу Живущему-в-Прохладе.

Здание базы казалось необитаемым. Должно быть, Лиргисо нанес урон противнику, но при этом получил сдачи. Помимо всего прочего, он энергетический вампир, а Маршал тоже умеет воздействовать на чужую психику, Ивена и Лейла рассказывали… Тину осенило: значит, Маршал! С девочками было то же самое, когда они столкнулись с ним в Солбурге. Как он достал ее на расстоянии в два с лишним километра? Судя по прежним данным, раньше он так не мог.

Лиргисо появился из-за скалы, на его бледном треугольном лице блестели дорожки слез.

– Тина, ты когда-нибудь сможешь меня простить?

– За что? – опешила Тина.

– За все…

Он упал на колени, обнял ее ногу и заплакал навзрыд.

– Пусти. Мы попали под психотронный удар.

– Бедные милые ботинки, я так перед ними виноват… Я должен извиниться перед ними за все оскорбительные слова…

– До тебя дошло, что я сказала? Это психотронная атака. Перед моим правым ботинком ты уже извинился, хватит.

– Да, да, теперь перед левым…

Он выпустил ее правую ногу и припал к левой, лобзая пыльную обувь. Тина оттолкнула его; удерживая за плечи, присела напротив; на ее ботинках расплылись мокрые пятна.

– Помнишь, что случилось с Ивеной и Лейлой на Рузе? С нами сейчас то же самое. Это работа Маршала.

Лиргисо задыхался от рыданий, но это не мешало ему говорить, он не мог остановиться. Когда он был ребенком, кхейгла-мать однажды чуть не растерзала его – жалко, что не успела, тогда для всех было бы лучше. Тина ведь не знает о том, что во время секса он забирает энергию у своих партнеров? Он пристрастился к этому давно, еще на Лярне, начитавшись древних оккультных трактатов. Попробовал один раз – понравилось, и с тех пор он уже не мог без этого обойтись. Изредка он себя контролировал, например с Ольгой или с Лейлой, у них он брал немного, чтобы не повредить им, но обычно он буквально выкачивает энергию, так что его любовники потом полуживые. Из-за этого он часто меняет партнеров, поскольку не хочет, чтобы те умирали от истощения, – со временем он научился соразмерять свои и чужие силы и быть осторожным, а в молодости он убил таким образом больше дюжины энбоно, в том числе своих покровителей. Ужасная, пагубная привычка…

– Я за тобой такого не замечала, – улучив момент, сказала Тина, чтобы хоть немножко его успокоить.

– У тебя невозможно ничего забрать! Я пытался, но это все равно что кидаться на запертую стальную дверь. Я всегда губил тех, в кого влюблялся, ты была единственным исключением, как я тебе за это благодарен… На Лярне многие из тех, к кому я был привязан, из-за меня умирали…

Новый пароксизм рыданий. В промежутках между приступами он что-то бормотал о кошмарных снах, в которых испытывал такую же боль, как сейчас наяву; это странное, без названия, чувство, которое его мучает, пришло оттуда, из долин сновидений, погруженных в сплошные темные туманы.

– Это странное чувство называется совесть. Помнишь, ты добивался, чтобы я тебе объяснила, что это такое? А теперь выслушай меня внимательно! Это психотронная атака, ответный удар Маршала, – Тина опять глянула на биосканер: ничего не изменилось. – Ты меня понял? Понял или нет?

– Понял… – жалостно всхлипнул Живущий-в-Прохладе.

– Черт, и это мой бывший любовник! Расскажи, что было около базы и почему ты не телепортировался?

– Не смог. Помнишь, после дуэли с Тлемлелхом я телепортировался в полуобморочном состоянии, истекая кровью, а сейчас я не ранен – и все равно без сил. Я привел в негодность оружие и машины, потом началась эта флассова жуть, и я пошел к вам, чтобы поговорить… Мне вслед не стреляли – наверное, я успел уничтожить все. Где Поль?

– Ждет нас за той скалой.

– Тина, как же чудовищно я с ним поступил… Нельзя было показывать ему Саймона Клисса, ему нельзя показывать такие вещи – это для него хуже собственной боли. Фласс, до чего это было гнусно…

Лиргисо уткнулся лицом в ладони – беспомощный жест, так ему не свойственный. А те, кто засел в далеком темном здании, по-прежнему не проявляли никакой видимой активности.

– Все еще можно изменить, даже в твоем случае.

– Я насмехался над ним, пренебрежительно отзывался о его умственных способностях, хотя прекрасно знал, что он отнюдь не глуп, – не слушая, продолжал Лиргисо. – Его суждения о произведениях искусства, людях, городах, о многих других вещах нередко доставляли мне истинное наслаждение – настолько они утонченны, несмотря на шероховатость его речи, но я никогда не показывал, что ценю их, вместо этого я всячески старался его принизить! А как я вел себя с Лейлой?.. Если бы здесь был Фласс, я бы ушел во Фласс…

– Прекрати! И послушай меня! – Тина встряхнула его за плечи. – Между прочим, мне тоже тошно и плохо, но я держу себя в руках.

– Но ведь ты никогда не делала таких ужасных вещей, как я, – он безнадежно усмехнулся.