Всем поровну - Александр Громов

– Вперед! – выдохнули в ухо.

Не учи, холуй. Сам знаю.

Я взял дочь на руки, и она немедленно обвила руками мою шею. Мешал парашют и болел бок, но можно было и потерпеть. Папка хороший. Он сейчас даст няняку, вкусную няняку. Он устроил чудесное приключение. Он самый лучший, никогда не обидит, никогда не предаст…

Что за глупости. Она и слова-то такого не знает – «предать».

Меня легонько, но настойчиво подтолкнули в спину. Огрызаться я не стал – просто сделал глубокий вдох, как перед нырком в воду, и шагнул в черноту.

* * *

Сам не знаю, чего я сильнее боялся – то ли того, что Монстр не примет Настьку, отшвырнет вторым барьером, то ли, напротив, того, что примет.

Он принял нас даже слишком легко. И меня, и дочь. Возможно, оттого, что мы были связаны и воспринимались им как единое целое. А может быть, второй барьер уже перестал существовать?

Я сразу понял, что это не так – иначе наружу пробивался бы свет.

Внутри Монстр выглядел еще хуже, чем со стороны. Стены туннеля не сморщились, как «кожа», но на них почти не осталось места, не покрытого уродливыми наростами. Мясистые бугорчатые наросты пучились везде, даже на полу. Им было тесно, они наползали друг на друга, как пожирающие собратьев примитивные донные организмы, не изменившие с палеозоя ни своего вида, ни привычек, некоторые из них, к моему удивлению, оказались мягкими на ощупь, другие покрылись коркой и задеревенели, как березовый кап. Многие потрескались. Из трещин медленно сочилась прозрачная слизь, сладковато пахнущая сукровица больного зверя, и так же медленно застывала безобразными сосульками. Ломкие сталактиты свисали с потолка. Что там миллиграммовый соскоб – сейчас я без труда мог бы собрать для анализа вполне увесистый чемодан распадающейся плоти чудовища.

Если жизнь – это и вправду болезнь материи, тогда что же такое смерть? Выздоровление?

Я с ума сойду.

Как ни удивительно, стены туннеля еще светились – тускловатый дрожащий свет как-то пробивался сквозь слой болячек. Заметно фосфоресцировали сосульки. Можно было пробираться по туннелю вперед. А можно было остаться здесь, у самого входа, и ждать, когда Монстр поймает нас в свою коронную ловушку на предмет опознания. Не все ли ему равно, где хватать людей? Конечно, если он еще не разучился это делать…

Я все же решил дойти до развилки – и зря. Я ее не нашел. За каждым изгибом туннеля встречались ответвления, но каждое из них заканчивалось тупиком максимум через десяток-другой шагов. В иные я даже не заходил – и так все было видно. Я давал себе слово, что вот за следующим поворотом непременно остановлюсь, и каждый раз нарушал его. Седьмая минута от начала операции. На сколько я удалился от входа – метров на четыреста?

«ТРИСТА СЕМЬДЕСЯТ ТРИ ПО КУРСОГРАФУ И ТРИСТА ДЕСЯТЬ ПО ПРЯМОЙ».

Молчи, подзатыльник! Тебя не спрашивают.

Шагов через пятьдесят пришлось остановиться. Дальше хода не было. Туннель упирался в стену с наростами. Предел.

Так. Никто особенно не сомневался, что внешние лабиринты Монстра – слепая кишка, топологически не связанная с внутренними сокровенными объемами. Но я впервые видел ее столь мало разветвленной.

– Что там, Алеша? – загремело в наушниках. Ага, наладили связь. Даже любопытно, что они там, вовне, используют в качестве ретранслятора-невидимки под лучами прожекторов. Наверняка что-нибудь очень простое, как лапоть, без всякой посторонней вычурности, но эффективное. Российский стиль.

– Вы же видите, – буркнул я, поставив Настьку на пол и разминая затекшие руки. – Стена.

– Что собираешься делать?

– Как всегда. Ждать.

Максютов умолк. Я сел на ближайший твердый нарост, сперва брезгливо проведя по его шершавой поверхности ладонью, чтобы убедиться в отсутствии слизи. Настьку посадил на колени. Она тотчас заявила, что хочет няняку.

– Чуть попозже, солнышко.

Нет, она нисколько не испугалась. Трудно пугаться, не сознавая того, где находишься и что с тобой могут сделать.

– Дяй няняку!

Я сдался и отломил ей половину «сникерса». Пусть мусолит.

Она и мусолила, как всегда, причмокивая и размазывая шоколад по щекам. Ну и ладно. Щеки вон какие, есть что мазать. Та еще картина: на подсохшей болячке Монстра сидит грязный после падения, почти голый мужик с парашютом, держа на коленях сосущую «сникерс» дочь – тоже почти голую больную одиннадцатилетнюю девочку с начавшей набухать грудкой, кретиническим взглядом и измазанными щеками. Сидит, болван, мучается неизвестностью и ждет, что будет.

Воспользоваться, что ли, фильтром ненужных мыслей?

Шар холодного огня раскрылся, предлагая аксессуары. Ну нет! Обойдусь как-нибудь своими силами.

Ждать пришлось довольно долго. Настька измусолила половину батончика и потребовала:

– Папа, водя.

Из другого кармана парашютного ранца я достал плоскую фляжку с подкисленной водой.

– На. Много не пей, еще пригодится.

Разумеется, дочь не обратила на предостережение никакого внимания – пришлось отобрать воду.

Настька захныкала. Я подчеркнуто не обратил внимания. Пройдет. Даунам не свойственна истерия. Ох, Настенька… «Тесет лусей»…

Что-то громко хрустнуло подо мною. Сорвав дочь с колен, я вскочил. Нарост, на котором я сидел, лопнул сразу в нескольких местах, из трещин вытекало что-то похожее на гной. Пол сотрясся дрожью. Небольшая ровная площадка под нами медленно-медленно проседала, с мучительным напряжением пытаясь стать дном круглой ямы. Уродливые наросты по ее краям корежило и сминало, кора на них глухо лопалась.

– Алексей! Что происходит?

Я откашлялся прямо в микрофон.

– Как обычно. Он пытается поглотить нас. Но у него плохо получается.

Ох, как я желал, чтобы не получилось!.. Но чувствовал: получится. В этой гадине еще много сил, она устроит нам карусель по залам и пещерам ради полноценной эмоциональной жизни! Можно только уповать на то, что не начнет с колодца Великой Скорби…

Яма натужно углублялась у нас под ногами. Мы опускались вниз, словно в медленном грузовом лифте. Потрескавшиеся края начали заворачиваться у нас над головой.

Ну давай, не тяни. Раз уж решил – глотай! Жри, сволочь! Все равно у нас нет другого выхода. Даже если Максютов разочаруется в своей отмычке, вовсе не факт, что то же самое сделает Первый Шеф.

Края ямы медленно сомкнулись над нами. Каверна. Сверху на мое плечо упал комок липкой слизи, я брезгливо стряхнул его. Пискнула Настька. Стенки каверны сжимались как бы через силу, но неотвратимо. Сейчас нас облепит эта дрянь…

Бр-р… Облепила. Нечем дышать. Ну?!

Язык отсох?

«ПОЛНОЕ ОПОЗНАНИЕ. ТЫ ДОМА».

Вот как. Значит, сработало – благодаря связке Монстр принял меня и дочь за одно существо, правда, с двумя мозгами, вроде как у диплодока. Неравноценными. Полностью адекватен только один мозг, но ради него можно потерпеть и второй, сомнительный.