Рено, или Проклятие - Жюльетта Бенцони

Рено не знал, что его ожидает, но купание, массаж и стрижка так его порадовали, что и в будущее он стал смотреть веселее, сожалея лишь об одном: наряд-то его был, без сомнения, красив, но вот меча или кинжала явно недоставало. Эмир Шавшан, окруженный телохранителями, ввел нарядного Рено в зал, великолепнее которого рыцарь еще не видел. Просторный, с резным потолком из кедра, с изящными, собранными в пучки тонкими колоннами, за которыми синело озеро. Стены зала были покрыты росписью, переливались синими с золотом мозаиками. В овальных нишах красовались золотые, серебряные, хрустальные и слоновой кости вещицы. Толстые шелковистые ковры устилали пол, и в разных местах были искусно расставлены серебряные лампы, чей свет красиво преломляли зеркала. В глубине зала располагалась низкая широкая скамья, покрытая желтыми атласными подушками, одни служили сиденьями, другие – спинкой. На скамье, поджав под себя ноги, расположился человек, одетый в пурпурные одежды, в низком черном тюрбане с узкой золотой стрелкой. Он сидел среди ласкающей взор роскоши в полном одиночестве, без советников и телохранителей, но его одиночество придавало ему куда больше величия, чем придала бы толпа распростершихся ниц людей. Это был принц, и его пленниками были Рено и Санси.

Рено, следуя за эмиром, дошел до края огромного ковра. Остановившись, он вежливо поклонился, но не преклонил коленей, как преклонил бы перед христианским королем, и, выпрямившись, осмелился посмотреть султану в лицо. Аль-Назиру Юсуфу исполнилось тридцать. Его продолговатое лицо казалось еще более удлиненным благодаря раздвоенной бородке, темные брови сошлись в одну линию, темные глаза глубоко запали. Опершись локтем на колено и положив подбородок на ладонь, он задумчиво смотрел на приближающегося к нему христианского рыцаря, с которым он так необычно обращался.

Рено поискал глазами переводчика, но малик в нем не нуждался.

– Мой верный эмир Шавшан задал тебе вопрос, на который ты ему не ответил. Он спросил тебя: «Кто ты?»

– Эмир сказал неправду. Я ответил ему.

– Неполно и уклончиво. Имя твоего отца названо неточно, и ты не захотел назвать имя твоей матери.

– Не стану спорить. Но если ты властен над моей жизнью и смертью, то прав на мои воспоминания и на мое происхождение у тебя нет. Молчание – последнее богатство узника.

– Хорошо сказано. Абу Саид, который был большим мудрецом и большим поэтом, написал: «Лишь молчание – сила, все остальное – слабость». Но он сказал и другое: «Молчи со всеми, но только не с другом».

– Другом? Ты оказываешь мне большую честь, сеньор. Я хотел бы знать, почему ты решил, что мы с тобой друзья?

Промолчав в ответ, аль-Назир Юсуф трижды хлопнул в ладоши, и Шавшан подошел к двери, встречая старую женщину, которая вошла, прихрамывая и опираясь на костыли. Одета она была в черное, с плотным покрывалом на голове, которое обычно носят дочери ислама, но мусульманкой она не была… На бледном морщинистом лице выделялись выцветшие глаза, которые когда-то были голубыми и до сих пор хранили какой-то ледяной отсвет. Однако слабое на вид существо дышало энергией: поклонившись султану, старуха заковыляла к Рено, остановилась перед ним и вперилась в него пожирающим взглядом.

– Он отказывается сказать, кто он такой, – сказал малик, обращаясь к старухе. – Может, ты ему скажешь, кто ты?

Глаза старухи внезапно наполнились слезами, но она не отвела их от Рено.

– Меня зовут Амина, – сказала она дрожащим от волнения голосом, – я родом с Кипра. В 1204 году я взяла на руки и вскармливала своим молоком последнюю дочь, которую родила королева Изабелла. Ее звали Мелизанда де Лузиньян Иерусалимская, и больше я с ней не расставалась. Я последовала за ней в Антиохию после того, как она вышла замуж за Боэмунда Кривого. Я была с ней и тогда, когда она втайне родила мальчика и его нужно было спрятать…

Комок подступил к ее горлу, и она всхлипнула, но Рено, еще до того, как она назвала свое имя, понял, что перед ним стоит та, что спрятала младенца от гнева Боэмунда и привезла, рискуя собственной жизнью, в Тортозу, передав тамплиеру по имени Тибо де Куртене… И больше не думая о том, смотрит на них кто-то или нет, Рено крепко обнял свою спасительницу и заплакал вместе с ней…

Сердца их переполняла радость, и они молча держали друг друга в объятиях, ведь теперь разорванная цепочка соединилась вновь. Прошло немало минут, прежде чем Рено спросил:

– А мама? Она жива?

– Нет, к сожалению. Эта минута искупила бы многие ее страдания! Боэмунд, не ведаю как, узнал, что произошло в его отсутствие. Когда я вернулась, он подверг меня пыткам, чтобы я во всем призналась, и моя любимая госпожа ради того, чтобы спасти меня, сама призналась ему в своем грехе. Он убил ее… своими собственными руками. А до того, как это случилось, моя госпожа сумела устроить мне побег, несмотря на мои переломанные ноги, и я нашла убежище в Алеппо под крышей того, кого она так любила…

– Аль-Азиза Мухаммеда, моего отца… И твоего тоже, – с важностью завершил рассказ Амины малик. – Спасибо, Амина! Иди отдохни, твое путешествие было долгим. А ты, брат мой, садись со мной рядом, и мы с тобой поговорим.

– Погоди! Дай нам еще минутку, – умоляюще проговорил Рено. – Я хочу знать, жив ли еще Боэмунд Кривой.

Но Шавшан уже увел Амину, и вместо нее ответил аль-Назир Юсуф:

– Да, но не к своей чести. Он служит теперь монголам. Хан Хулагу стал теперь его господином. Оставь его наедине с собственным стыдом. Когда-нибудь его кровь обагрит клинок. А ты сядь, отдохни, приди в себя.

Потрясенный встречей, Рено приблизился наконец к нежданному брату и уселся на желтые подушки. По хлопку султана дюжина слуг вошли, неся серебряные подносы со всевозможной снедью и сладостями и поставили их перед хозяином и гостем. Рено омыл руки душистой водой, подождал, пока слуги оставили их одних, и только тогда спросил:

– Как ты догадался, кто я такой?

– Тебя узнал Шавшан. Ты не можешь этого знать, но ты – живой портрет нашего отца, только со светлыми волосами. Шавшан сказал мне об этом, и когда мы узнали твое имя, то послали за старой Аминой в Алеппо, где ее поселил наш отец. Давай теперь поедим, а поговорим позже.

Они ели в молчании, выказывая уважение к пище и еще потому, что негоже говорить с набитыми ртами. Рено пытался понять, какие еще подводные камни сулит ему его новое положение. Подумать только! В его жилах течет та же кровь, что и в жилах аль-Назира Юсуфа, и султан принимает его с удивительной деликатностью, ни словом не обмолвившись о пропасти, которая разделяет мусульманина и христианина. Однако нужно было воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств и попытаться защитить Санси.

Отведав, как подобало, всех блюд, Рено вытер руки шелковой салфеткой, поблагодарил хозяина за еду и застыл в ожидании. Ждать ему пришлось не слишком долго. Полузакрыв глаза, малик тоже молчал какое-то время, в задумчивости поглаживая усы. Наконец он заговорил:

– Как мы поступим с прошлым, что встало вдруг перед нами? Забудем о нем и будем продолжать наши отношения?