Друид - Клауде Куени

— Ты умеешь исцелять недуги, друид? — спросил проконсул глухим голосом.

— Я могу вылечить только того, кого хотят вылечить сами боги, — ответил я.

Мне показалось, что Цезарь задумался. Через некоторое время он сказал:

— Друид, когда кельты сдавали оружие, ты приветствовал одного из воинов. Ты назвал его по имени — Базилус.

— Все верно, только я не могу понять, почему ты вспомнил об этом именно сейчас.

— Он спросил тебя, увидитесь ли вы когда-нибудь еще.

— Верно, Цезарь.

— Скажи, почему он задал тебе этот вопрос? Неужели ты можешь предсказывать будущее? Может быть, ты говоришь с богами?

— Чего ты боишься, Цезарь? Ведь ты сам все время повторяешь, что боги покровительствуют тебе.

Проконсул резко поднял голову и сел в ванне. При этом часть воды выплеснулась на пол. Я отметил про себя, что грудь Цезаря тщательно выбрита — не было видно ни единого волоска.

— Запомни, друид, Цезарь никого и ничего не боится. Или ты посмеешь утверждать, будто меня по ночам мучают кошмары из-за того, что я велел переплавить золотые серпы ваших друидов в слитки?

— Ты никогда не отдавал приказа переплавить серпы наших друидов, — спокойно возразил я таким тоном, словно был полностью уверен в сказанном мною. На самом деле я очень сильно рисковал. Однако, заметив удивление на лице Цезаря, я понял, что не ошибся.

— Откуда тебе это известно, друид?

— Если бы ты отдал такой приказ, то тебя вряд ли мучили бы ночные кошмары. Я не думаю, что наши боги поступили бы с тобой столь снисходительно.

— Рим дал мне титул pontifex maximus[51]. Это значит, что я самый главный жрец и священник во всех цивилизованных землях. Почему ты считаешь, будто я не смогу уничтожить ваши варварские святыни? Кто, если не я, великий понтифик Римской республики, отважится на подобный шаг?

— Богам нет дела до званий, которыми смертные награждают друг друга. Они могут лишь посмеяться над нашей наивностью, Цезарь. Твой рассудок помутился из-за того, что тебе удалось захватить большое количество золота. В твои руки попали несметные богатства, но уже сейчас тебе кажется, что этого мало. Тобой, Цезарь, овладела жажда наживы, и ты думаешь, будто можешь разграбить священные места кельтов. Я помню, как ты сам говорил, что боги довольно часто позволяют некоторым людям в полной мере наслаждаться жизнью, даря им счастье и всячески покровительствуя. Но они поступают так не из любви к этим смертным, а исключительно с целью сделать их падение в пропасть бед и горестей как можно более неожиданным и болезненным.

Цезарь вновь опустился в воду, откинулся назад и положил голову на край ванны, который слуги устлали полотенцами, чтобы он был не таким твердым. Проконсул закрыл глаза, и я заметил, как мышцы на его лице напряглись. Похоже, его действительно мучили страшные боли.

— Никак не могу понять кельтов, — пробормотал Цезарь еле слышно. — Что я сделал особенного? Почему все вожди захотели стать моими союзниками? Почему Галлия сейчас у моих ног?

— Ступая в топкое болото, первый шаг всегда сделать очень легко. Но когда трясина начинает медленно затягивать твое тело и ты, отчаянно размахивая руками, против собственной воли приближаешь свою же смерть, — вот когда ты, Цезарь, поймешь, что первый шаг стал для тебя роковым.

— Неужели ты хочешь сказать, будто галльские князья, которые готовы ползать передо мной на коленях, собираются устроить мне западню?

— Нет, Цезарь, они сдались без боя не для того, чтобы попытаться уничтожить тебя хитростью. Твоя судьба в руках богов.

Проконсул молчал. Через некоторое время он велел мне съесть что-нибудь, хотя сам не пожелал присоединиться к трапезе, поскольку был не голоден.

— Это пуническая каша, — пробормотал Цезарь, — я приказал приготовить пуническую кашу…

Его голос казался мне вялым и безжизненным, темп речи становился медленнее. Я протянул Ванде чашу с кашей. Оказалось, что блюдо приготовлено из аппетитно пахнущего галльского сыра, перловой крупы, меда, яиц и свежего молока. Настоящий деликатес! На отдельном блюде лежали чесночные шарики. Их готовили следующим образом: свежий сыр растирали с разнообразными ароматными травами и большим количеством чеснока, в эту однородную массу добавляли масло и уксус, а затем формировали небольшие шарики и подавали их с кусочками соленого хлеба.

— Пуническая каша — превосходное блюдо. Насколько я понимаю, этот рецепт привез в Рим сам Ганнибал?

— Нет, он оставил его у ворот нашего города, — устало усмехнулся Цезарь. — Друид, известно ли тебе, как пуны переводят на свой язык слово «слон»?

Я покачал головой, не переставая есть.

— Цезарь. «Цезарь» на языке карфагенян означает «слон». И это прозвище закрепилось за моим родом потому, что один из моих предков в битве против Ганнибала убил слона. — Цезарь помолчал и через некоторое время добавил: — Кое-кто утверждает, будто это произошло во время Первой пунической войны. Но, честно говоря, Вторая пуническая война нравится мне гораздо больше[52]. Представляешь себе, какой героический поступок совершил мой славный предок, убив одного из слонов Ганнибала!

В лагере раздались звуки туб, объявляя подъем. Цезарь едва слышно спросил:

— Есть ли такие травы, которые просветляют сознание, и такие, которые помогают затуманить его?

— Да, — ответил я уверенно, — точно так же, как вино может поднять настроение и развеселить человека, листья, стебли и коренья некоторых растений способны повергнуть в ужас выпившего отвар из них или же на некоторое время полностью лишить его воли. Внутри человека все устроено довольно просто, так, будто это самый обыкновенный котелок. И вкус приготовленной еды зависит только от нас — он может быть сладким или горьким. Орехи же придают сил.

— Тогда вели принести мне орехов, друид, — пробормотал Цезарь и взял меня за правую руку. — Я благодарен тебе, друид, за твою честность. Если бы на твоем месте оказался римлянин, я велел бы прибить его гвоздями к кресту. Но на твоей ноге пока что не висит цепочка с полумесяцем.

— Что означает полумесяц? — спросил я взволнованно.

— Полумесяц? Только граждане Рима имеют право носить полумесяц. В самом же Риме такое украшение носят лишь сыновья сенаторов.

Наверное, Цезарь заметил охватившее меня волнение. Но он был слишком слаб, чтобы отреагировать на мое необычное поведение и задавать мне вопросы. Его глаза закрылись; казалось, он больше не мог пошевелить даже пальцем. Затем проконсул приказал мне выйти из палатки и оставить его одного.