Картина без Иосифа - Элизабет Джордж

— Я делала неправильные вещи на Колина. Бросала круг…

Рита повернулась к ней и решительно схватила ее за руку.

— И ты бросишь его снова, прямо сейчас, со мной. Марсу. Как я тебе говорила и ты должна была давным-давно делать.

— Я бросала Марсу, как ты и сказала, позавчера. Я отдала золу Энни. И положила вместе с золой кольцевой камень. Но я не была чистой.

— Полли! — Рита встряхнула ее. — Ты ничего не сделала неправильного.

— Я желала ее смерти. Я не могу забрать назад это желание.

— И ты думаешь, она не хотела своей смерти? Ее внутренности были съедены раком, дочка. Он поднимался от ее яичников по животу к печени. Ты все равно не могла ее спасти. Ее никто не мог спасти.

— Богиня могла. Если бы я правильно действовала. Но я этого не сделала. Так что Она меня наказала.

— Не будь такой прямолинейной. Это не наказание — то, что с тобой случилось. Это зло, его зло. И мы поглядим, как он заплатит за это.

Полли сняла руки матери со своих рук.

— Ты не станешь использовать магию против Колина. Я не позволю тебе.

— Поверь мне, девочка, я не собираюсь использовать магию, — сказала Рита. — Я имела в виду полицию. — Она повернулась и направилась к двери.

— Нет. — Полли вздрогнула от боли, когда нагнулась и подняла халат с пола. — Ты напрасно их позовешь. Будет ложный вызов. Я не стану с ними говорить. Ни слова не скажу.

Рита остановилась и взглянула на дочь:

— Ты послушай меня…

— Нет. Ты меня послушай, мама. То, что он сделал, не имеет значения.

— Не имеет?… Это все равно что сказать, что ты сама ничего не значишь.

Полли решительно завязывала пояс на халате до тех пор, пока он и ее ответ не оказались на месте.

— Да, я это знаю, — прошептала она.

— Так что телефон Социальной службы вселил в Томми уверенность, что причина, побудившая ее избавиться от викария, какой бы она ни была, скорее всего связана с Мэгги.

— А как ты считаешь?

Сент-Джеймс открыл дверь в их комнату и запер ее за ними.

— Не знаю. Меня что-то все еще гложет. Дебора сбросила с ног туфли, села на кровать, подвернула ноги на манер индусов и стала растирать ступни.

— Мои ноги чувствуют себя на двадцать лет старше, чем я сама, — вздохнула она. — По-моему, женские туфли придуманы садистами. Их нужно всех перестрелять.

— Туфли?

— И туфли тоже. — Она вытащила из волос черепаховый гребень и швырнула его на комод. На ней было зеленое шерстяное платье в тон ее глаз; оно окутывало ее подобно мантии.

— Может, твои ноги чувствуют себя на сорок пять, — заметил Сент-Джеймс, — но сама ты выглядишь на пятнадцать лет.

— Из-за освещения, Саймон. Оно приятно приглушено. Привыкай к такому, договорились? Теперь оно всегда будет таким.

Он засмеялся, снимая куртку. Затем расстегнул часы и положил их на журнальный столик под лампу с абажуром, чьи кисточки уже решительно об-махрились на кончиках. Он присоединился к ней, устроился полусидя-полулежа на кровати, опираясь на локти, пристроил поудобней свою больную ногу.

— Я рад, — сказал он.

— Почему? Ты полюбил приглушенный свет?

— Нет. Но я радуюсь этому «всегда».

— А ты боялся, что его не будет?

— Если честно, то с тобой никогда не знаешь, чего ждать.

Она подтянула колени и положила на них подбородок, накрыв ноги подолом платья. Ее взгляд зафиксировался на двери ванной.

— Пожалуйста, даже не думай об этом, любовь моя, — сказала она. — Не допускай и мысли о том, что мы с тобой поплывем в разные стороны из-за того, какая я есть или что я делаю. У меня трудный характер, я знаю…

— Ты всегда была такой.

— …но то, что мы вместе, — самая важная вещь в моей жизни. — Он ничего не ответил, и она повернула к нему лицо, по-прежнему не отрывая подбородок от коленей. — Ты веришь в это?

— Хотелось бы.

— И что мешает?

Он намотал на палец ее локон и посмотрел, как он переливается на свету. По цвету он был где-то между рыжим, каштановым и светлым. Он даже затруднялся назвать его цвет.

— Иногда жизнь и ее общая бестолковость встает на пути чьего-то «вместе», — произнес он. — Когда это случается, легко потеряться и забыть то, с чего все начиналось, куда ты идешь и, прежде всего, почему ты идешь с кем-то.

— У меня никогда не было ни одной подобной проблемы, — заявила она. — Ты всегда был в моей жизни, и я всегда любила тебя.

— И что?

Она улыбнулась и отступила с большей ловкостью, чем он мог предполагать.

— В тот вечер, когда впервые меня поцеловал, ты перестал быть героем моего детства, мистер Сент-Джеймс, и превратился в мужчину, за которого я хотела выйти замуж. Для меня все оказалось просто.

— Это никогда не бывает просто, Дебора.

— Думаю, бывает. Если два разума становятся одним. — Она поцеловала его в лоб, переносицу, губы. Он передвинул руку с ее головы на затылок, но она соскочила с кровати и, зевая, расстегнула молнию на платье.

— Значит, мы напрасно потратили время на поездку в Брадфорд? — Она подошла к шкафу и достала плечики.

Он с недоумением уставился на нее, пытаясь понять связь:

— Брадфорд?

— Про Робина Сейджа. Ты ничего не обнаружил в доме викария? О его браке? О женщине, застигнутой на прелюбодеянии? А что там насчет святого Иосифа?

Он принял предложенную смену темы. В конце концов, она уводила от трудного разговора.

— Ничего. Но его пожитки были упакованы в картонные коробки, их там были дюжины, и, возможно, что-то там могло бы обнаружиться. Впрочем, Томми считает это маловероятным. По его мнению, правда находится в Лондоне. И как-то связана с взаимоотношениями Мэгги с ее матерью.

Дебора стянула платье через голову и сказала приглушенным тканью голосом:

— Все же я не понимаю, почему ты отвергаешь прошлое. По-моему, оно так много в себе таит — таинственная жена, еще более таинственный несчастный случай и все такое. Может, он звонил в Социальную службу по каким-то другим причинам, не имеющим к девочке никакого отношения?

— Верно. Но ведь он звонил в Лондон. Почему он не позвонил в местное отделение, если это связано с какими-то локальными проблемами, с его прихожанами?

— Вот именно. Даже если его звонок имеет какое-то отношение к Мэгги, почему он звонил в Лондон?

— Возможно, не хотел, чтобы об этом узнала ее мать.

— Тогда он мог бы позвонить в Манчестер или Ливерпуль. Верно? И если он этого не сделал, то почему?