Капут - Курцио Малапарте

Муссолини говорит: «Я хочу».

Лорд Перт говорит: «Мне хотелось бы».

Муссолини говорит: «Я не хочу».

Лорд Перт говорит: «Мы не можем».

Муссолини говорит: «Я считаю».

Лорд Перт говорит: «Полагаю; могу ли я высказать; могу ли я предложить; могу ли я считать».

Муссолини говорит: «Несомненно».

Лорд Перт говорит: «Скорее всего; может быть; возможно; почти; вероятно».

Муссолини говорит: «По моему мнению».

Лорд Перт говорит: «Согласно общественному мнению».

Муссолини говорит: «Фашистская революция».

Лорд Перт говорит: «Италия».

Муссолини говорит: «Король».

Лорд Перт говорит: «Его Величество Король».

Муссолини говорит: «Я».

Лорд Перт говорит: «Британская Империя».

– У Идена, – сказала Дороти ди Фрассо, – тоже было некоторое непонимание с Муссолини. Похоже, они по-разному произносили одни и те же слова.

Дора Русполи принялась рассказывать историю, вызвавшую болезненное любопытство римского общества во время последнего пребывания Энтони Идена в Риме. Сразу по окончании устроенного в его честь в посольстве Великобритании завтрака Иден в одиночестве ушел из посольства. Было три пополудни. В шесть он еще не вернулся. Лорд Перт начал беспокоиться. Молодой секретарь посольства Франции, всего несколько дней назад прибывший в палаццо Фарнезе, резиденцию французского посольства в Риме, прямо из дворца на Кэ д’Oрсе, резиденции Министерства иностранных дел Франции в Париже, и как прилежный новичок по примеру Шатобриана и Стендаля слонявшийся по коридорам и лестницам музеев Ватикана, вдруг увидел сидящего на крышке этрусского саркофага между палицей Геракла и длинным белым бедром Дианы Коринфской молодого блондина с тонкими усиками, погруженного в чтение переплетенного в темную кожу томика: это были, как ему показалось, стихи Горация. Молодой дипломат вспомнил фотографии на первых полосах римских газет того дня и узнал в одиноком читателе Энтони Идена, который, уединившись в полумраке ватиканского музея, наслаждался чтением од Горация и отдыхал от однообразной тоски обедов и званых приемов, переговоров и дипломатических бесед, а может, кто знает, и от непобедимой скуки при мысли о себе самом, которой подвержен всякий родовитый англичанин. Это открытие, простодушно поведанное секретарем французского посольства своим коллегам и трем-четырем встреченным им в Охотничьем клубе и в баре «Эксельсиора» римским князьям, живо заинтересовало местное общество, обычно несколько апатичное по натуре, по традиции и по тщеславию. В тот вечер за обедом у Изабеллы Колонны не говорили ни о чем ином. Isabelle était ravie[420]. Простой факт жизни Идена, которым можно было вполне пренебречь, показался ей знаком свыше. Иден и Гораций! Изабелла не помнила ни одной строчки из Горация, но ей казалось, что, без сомнения, должно быть что-то общее между Иденом и древним, дорогим и любимым латинским поэтом. Ее очень расстроило, что она сама без подсказки не догадалась, что общего могло быть между Горацием и Энтони Иденом.

На следующий день с десяти утра весь цвет римского общества как бы случайно собрался в музеях Ватикана, каждый держал под мышкой или в ревнивых руках как бы ставший родным томик Горация. Но Энтони Иден так и не появился, и в полдень все разочарованно разошлись. В ватиканских музеях было жарко, и Изабелла Колонна с Дорой Русполи остановились в оконной нише, чтобы подышать свежим воздухом и дать уйти tous ces gens-là[421]. Оставшись наедине с Дорой, она сказала:

– Ma chère, regardez donc cette statue. Ne ressemble-t-elle à Eden? C’est un Apollon, sans doute. Oh! il ressemble à un Apollon, he’s a wonderful young Apollo[422].

Дора подошла к статуе и сквозь розовую пелену своей близорукости тщательно осмотрела ее:

– Ce n’est pas un Apollon, ma chère, regardez donc de plus près[423].

Это была статуя женщины – может, Дианы, может, Венеры.

– Le sexе n’a aucune importance, dans ces afaires. Vous ne trouvez pas que ça lui ressemble tout de même?[424]

В течение нескольких часов Гораций стал очень моден. На столах гольф-клуба в Аквасанте, на хлопчатобумажных в красно-белую шотландскую клетку скатертях, рядом с сумочками от Гермеса, рядом с пачкой сигарет «Кэмел» или «Голд Флейк» и зажигалкой от Данхилла стали постоянно появляться томики Горация а-ля Скьяпарелли[425], то есть завернутые в платок или помещенные в шелковый чехол, как в последнем номере журнала «Вог» рекомендовала делать Скьяпарелли для защиты книг от раскаленного песка морских пляжей или от влажной пыли полей для гольфа. Однажды на столе был найден оставленный, может и нарочно, старинный венецианский томик «Од» Горация в великолепном переплете XVI века с золотыми оковками. Тиснение переплета сверкало (хотя золото от времени немного осыпалось) гербами рода Колонна, не хватало только герба рода Сурсоков, но все и так догадались, что это была livre de chevet, настольная книга, Изабеллы.

На следующее утро Иден отправился в Кастель-Фузано, и едва известие об этом распространилось по Риму, как кортеж роскошных машин блокировал дорогу на Кастель-Фузано, откуда Иден, после короткого купания и солнечной ванны, давно уехал. Разочарованные и злые друг на друга, все вернулись в Рим. Вечером в доме Дороти ди Фрассо эта chasse au trésor, погоня за сокровищем, была единственной темой разговоров; от Дороти досталось всем, кроме Изабеллы, которая, по словам Дороти, обнаружила, что один ее предок из рода Сурсоков прожил много лет в Константинополе во времена Эдуарда VII и в Лондоне во времена правления Абдул-Хамида; оказалось, что этот предок перевел оды Горация на арабский язык. Таким образом, нашлось нечто общее между Сурсоком, Горацием и, конечно же, Иденом, и это неожиданное родство с Энтони Иденом наполняло Изабеллу законной гордостью. Затем Иден внезапно отбыл в Лондон, и за гольфом в Аквасанте все стали смотреть друг на друга то с подозрением, как ревнивые любовники, то с печальной доверительностью, как любовники обманутые. Изабелла, которой кто-то прибывший из Форте-деи-Марми поведал о невинной инсинуации Джейн (это был намек на ритуальный банкет, который на Востоке следует за похоронами), в последний момент отменила свой обед. А Дора полетела в Форте-деи-Марми, чтобы посвятить Джейн в события и сплетни этой чудесной, насыщенной страстями недели.