Ворр - Брайан Кэтлинг

– Должно быть, ты считаешь меня такой дурочкой! Как я могу надеяться это загладить? Мне так жаль – я не спала три ночи и мои нервы истрепались вконец. – Она снова заметила смятую и сырую блузку Сирены и собственный неприглядный вид. – Прошу, прости. Ты была мне дорогой подругой, а я так ужасно за это отплатила. Я найду тебе что-нибудь теплое и разведу огонь; здесь холодно, мы почти не пользуемся этой комнатой, – она хлопотала, суетилась и лебезила по дороге к двери. – Один момент, пожалуйста, устраивайся удобнее, мы затопим камин.

И тут же ушла. Сирена дождалась тишины, потом быстро прошла по комнате и нашла саквояж, таившийся за креслом.

Через несколько минут Гертруда вернулась с капотом и подносом, где стояла бутыль теплого молока с добавкой рома. За ней следовал Муттер с растопкой и дровами. Сирена уже вернулась на свое место, но цвет ее лица изменился; она смертельно побледнела, улыбка была накинута на сжатые зубы. Занятая хозяйка не заметила перемену в подруге; слишком уж увлеклась камином и сервировкой напитков. Гертруда предложила промокшей гостье войти в капот на полу, подняла его с улыбкой и взмахом, словно внезапно повеселевший матадор. Сирена облачилась в платье, и они сели вместе с согревающим питьем перед пышущим огнем. Муттер ушел, не сказав ни слова, но бросив многозначительный взгляд на Гертруду, который, как они верили, Сирена не видела.

– Сирена, прошу простить мое возмутительное поведение. Я очень устала и не вполне здорова.

– Мне надо было заранее известить о визите – кажется, я застала тебя врасплох, – сказала Сирена, делая глоток.

– Нет-нет, ты всегда желанный гость. Теперь расскажи, что ты поделываешь.

Сирена оказалась не готова к смене темы, но на миг сделала поблажку подруге.

– Ах, то да се, пытаюсь найти новую цель в жизни.

Гертруда озадаченно подняла бровь и склонила голову.

– Ты слышала о Хоффмане? – пустила пробный шар Сирена.

– Ах да, он исчез, верно?

– С лица земли.

Гертруда немедля отошла от темы, хотя и недалеко – всего лишь к невезучему соучастнику Хоффмана.

– А что с другим? С Маклишем?

– Да, судя по всему, и он тоже.

Они одновременно отставили стаканы, словно обозначая конец трудного разговора.

– Мне кажется, я снова должна извиниться, – сказала Гертруда.

– За то, что мне не доверяешь? – сказала Сирена, изготовляясь к удару.

– Ну, нет, я имела в виду…

– Я знаю, что ты имела в виду. И знаю, что тебя беспокоит, – перебила старшая дама.

– Мне просто нехорошо, – пробормотала Гертруда.

– Не ври мне! Я заслуживаю большего, – ответила Сирена, повышая голос и сменяя тембр. – Я в самом деле твоя подруга; теперь расскажи мне правду!

Гертруда безмолвствовала.

– Гертруда, скажи правду; я уже знаю, что ты скрываешь.

– Это… очень трудно сказать, – мягко ответила Гертруда.

Сирена молча смотрела на нее темными и требовательными глазами. Она не отступится.

– Ну что же, – Гертруда вздохнула. – Я беременна.

* * *

Двое раненых выбрались из Ворра на остров, где обитал Небсуил. Воспользоваться спрятанной лодкой Цунгали было невозможно; циклоп оказался слишком пугливым и слабым, чтобы доверять ему на течениях, а для гребца с одной рукой судно бесполезно. И они двинулись пешком, снова через владения чудовищ.

Измаил нес лук; тот не покидал его рук с тех пор, как они поняли, что Уильямс ушел. Лук вворачивался в него день и ночь, пробуриваясь в завтрашний день, проводя кровавый след по всем картам его возможного будущего. Циклоп еще не смел им пользоваться, опасаясь влечения его силы в момент натяжения и ожидания спуска. Эта его девственная частичка, словно ребенок, пряталась от полного масштаба и последствий подобного поступка. Измаил держал лук перед собой в пути сквозь Ворр, и лес понял новое употребление смысла лука. К ним не смело приблизиться ни единое существо, и всю дорогу они встречали лишь приглушенную тишину. Птицы завязали клюв; животные прикусили язык; насекомые застыли, а антропофаги игнорировали их продвижение. Тишина заразила шествие, отчего оно смущало и разъяряло Измаила – у него накопилось множество вопросов к новому слуге, но, что бы он ни говорил, ничто не удостаивалось ответа.

Боль усилила размышления Цунгали: циклоп как будто ничего не знал о мире. Как можно хотя бы начать объяснять их совместную историю с Однимизуильямсов; свое детство; как они с дедом оказались под стеклом в чужом мире; трагедию Имущественных войн? Слишком много слов и слишком мало общего опыта; лучше помалкивать и сконцентрироваться, не отвлекаться от дороги и добраться до лекаря так быстро, как только позволяли их раны.

Измаил скучал по Уильямсу, скучал по его юмору и защите. В нем было тепло, какого у татуированного убийцы, путешествующего теперь с ним бок о бок, не будет никогда. Старый негр отказывался отвечать даже на простейшие вопросы, пока они пробирались через подлесок. Измаил начал подумывать, что принял неверное решение. Нужно было держаться друга, а не позволять ему так печально уйти. Он начал осознавать, что оснований доверять новому компаньону было немного; его обещание нового лица могло стать ложью или приманкой – Измаил мог следовать за ним на смерть или того хуже. Почему он так скоропалительно принял повиновение этого человека? Измаил видел, что Цунгали его боится, но не понимал полнейшего раболепия, когда он держал в руках лук. Циклоп предполагал, что дело в некоем примитивном суеверии, и размышлял, как применить его себе на пользу. Задумался, нельзя ли им воспользоваться, чтобы добиться столь вожделенных ответов. Он переложил лук из руки в руку и дотронулся его кончиком до спины Цунгали.

– Расскажи о своем шамане, – сказал он.

Эффект был мгновенным и неприкрытым. Старый убийца упал на колени, воздев целую руку в жесте поражения; Измаил обошел его, приглядываясь к лицу дрожащего человека.

– Да, да, я скажу все, да! – протараторил наемник в быстрой задыхающейся капитуляции.

– Тогда рассказывай – что он может?

– Он может сделать тебе лицо – сделать, как у других; он может вложить мой живой глаз, сделать два глаза, как у других. Он может многое – сделать новую руку, в прошлый раз сделал челюсть, заделал рану. Люди говорят, он играет со смертью, так что сделать лицо ему – раз плюнуть, – Цунгали пыхтел словами, как бегущий пес.

– Зачем ему это делать для меня? – спросил с подозрением Измаил.

– Из-за лука – он сделает все для лука, что скажет лук, – пролепетал в ответ охотник.

Измаил сел на землю и сжал оружие, поворачивая в руках. Еще целый час он допрашивал своего раба обо всем на свете.