СССР™ - Шамиль Идиатуллин

– Похудел как, – сказал Дорофеев странным голосом. – И чего он грязный такой? Он же чистюля, два раза в день сорочку менял.

– Да, – сказал Бравин совершенно невпопад. – Много поменял.

Поболтали и будет, решил Никитских, откашлялся и сказал:

– Игорь Никитич, если позволите, по поводу Красноярска. У нас форс-мажор...

– Да-да, – сказал Бравин, куда-то вываливаясь, тут же вернулся, чтобы торопливо сказать: – Форс-мажор – это хорошо. Я прошу прощения, уйду со связи на полчаса, ровно через полчаса договорим. Терпит время?

И вырубился – начисто.

– Время все стерпит, – озадаченно сказал Никитских одному только Дорофееву.

– Скажи еще спасибо, что живой, – ответил Дорофеев тоже невпопад, да что с ними сегодня, с силой потер лицо («союзник» опознал движение в последний момент) и сказал: – Так вот, что касается обходного варианта.

За твое

Здоровье, друг, за искренний союз,

Связующий Моцарта и Сальери,

Двух сыновей гармонии.

Александр Пушкин

Человек – сам кузнец своего счастья. А зачем нам кузнец?

Надо было сразу бежать и хватать за шкирятник, но вот такими «надо» мы давно накушались, привкус у них горький, потому я сел и подумал, вскочил и постарался подумать еще, усадил себя снова. Ничего хорошего не придумывалось. Только плохое, со всех сторон. А так не бывает. Но вот ведь – есть.

Я зашипел сквозь сжатые зубы и с силой дернул то, что можно было уже назвать челкой. Говорят, стимулирует воображение. Брехня. Только слезные железы стимулирует.

«Союзник» меж тем изорался. Первые звонки героически перехватила Нина, на пятом я, тихонько порепетировав, убедился, что голос вроде звучит нормально, и зычно попросил ее отвечать за меня и впредь – до команды.

Все равно бежать и хватать было рано. Я нашел зеркало – в подсобке, перестроенной под кабинет председателя совета, оказывается, чего только не было, надо все-таки почаще наведываться, – и некоторое время примерял спокойные лица. Все оказались довольно неприятными, но тут уж ничего не поделаешь. Зато вроде пар из ноздрей лететь перестал. Я еще чуть-чуть отдышался, постоял у двери и вышел в приемную почти улыбаясь.

Нина тут же доложила, что два вызова были от Федина с Шагаловым, но несрочные, еще звонили из института, из школы, но массированнее всех – почти каждый по разу – отметился дружный коллектив НТЦ, ожидавший нас на запоздалый сабантуй.

– Что значит нас? – туповато уточнил я.

– Я тоже уточнила, Галиакбар Амирович. Геннадий Ильич сказал, что не помнит точно, но то ли вы кого-то, то ли вас кто-то должен был привезти – и маринованное мясо еще, сказал.

– Маринованное мясо кого-то? – переспросил я, сообразив наконец, чего ради так мимически упражнялся в кабинете. Томилось потому что в чердачке припоминание, кого и с чем везти необходимо.

Нина остроумному вопросу вежливо улыбнулась и поинтересовалась, вахтовать ли дальше, поскольку Егоршев и Баранов уже разошлись и назвали дежурство излишним, Кузнецова и не будет, а ведь пятница.

– Не муслимам одним праздновать, идите, конечно, – рассеянно сказал я и спохватился: – А давайте в НТЦ, а, Нин? Ваш праздник тоже ведь, все права имеете, а. Мясо опять же, а?

Нина заулыбалась и мило, но твердо отказалась со ссылкой на заковыристые творческие планы, к моему облегчению, ибо представил я – запоздало – подробности ее доставки на сабантуй через Кузнецова. Надо, короче, бежать, пока еще чего не сболтнул.

И я сбежал, но прямо к Кузнецову не поехал, а сделал кружок по Северной и Прибрежной, на берегу хотел даже выйти для дополнительного успокоения, но это был бы совсем Штирлиц, 12-я серия, поэтому я ограничился интенсивным дыханием – и твердо направился к кузнецовскому дому.

Половецкие пляски оказались не то чтобы полезными, но своевременными. Поспел как раз вовремя. Кузнецов к приоткрытой двери не вышел, а проорал из глубин входить и паковать еду, пока он отмоется.

Я послушно вошел, отправился на кухню и завис над провиантом. Смотрелся он угрожающе – в собранном виде оленьи ноги выглядели покомпактней, а в итоге настрогалась кастрюля литров на двадцать, где Кузнецов или там Дашка ее взяли только. А ведь были еще здоровенный пакет хлеба, овощи и полмешка яблок. Щедр барин.

– Заяц яблоки раздает, раздает! – подтверждающе завопил Кузнецов, отмывшись наконец, и принялся нарастающим голосом рассуждать на тему сочетаемости южносибирских фруктов с западносибирским мясом, но тут добрался до кухни и обнаружил более актуальные темы для рассуждений.

– Ну ты даешь, блин! Я думал, все собрано, а ты здрасьте, как вещий Олег, щиты прибивать на ворота. Время не ждет, суббота наступает – чего делать будем? Алик, ау!

– Засем ругаесся, насяльника? – спросил я, накидывая опробованную улыбку.

– Ну люди же ждут, я ж сказал – собирай пока.

– А, извини, не услышал просто, – соврал я. – А что собирать-то – вроде все готово.

– Прям, все. Кастрюлю надо упаковать – перевернется ведь, зараза, там последний участок не сделали, я ж три раза говорил, а если на трамвайке, пешком упаришься, хлеб вон, овощи-фрукты нормально сложить...

– Надо – складывай, ты же знаешь как, а я дурак тут, тягловой силой как-нибудь, выносить буду.

– Самостоятельные все, копец, умные, ох, вы доизвлекаетесь, пока сгниет, заплеснеет картофель на корню,– отметил Кузнецов и принялся впихивать кастрюлю в синюю сумку. Сумка была явно мельче кастрюли, поэтому в других условиях я Кузнецову, пожалуй что, и посочувствовал бы, но сейчас любой загон был в моих интересах.

– Начальству все за всех делать приходится, да? – спросил я соболезнующе.

Кузнецов что-то коротко буркнул.

– А подчиненные все козлы, да? Пользуются хорошим отношением, а сами палец о палец не ударят, и не колышет их. Стоят руки в брюки, пока ты корячишься, да? – продолжил я, для убедительности сунув руки в карманы.

Кузнецов, неудобно обернувшись, внимательно осмотрел меня, хмыкнул и вернулся к упаковочному процессу.

– Так бы бросил все к чертовой матери – и пусть сами, уроды, выкручиваются, как хотят, и гори шапка Мономаха адским фиолетовым огнем, да?

– Да, – сказал Кузнецов, почти не отвлекаясь, кастрюля заклинила его руки в сумке, да еще перекосилась, украдкой тюкая в пол каплями майонеза. Сергей аккуратно, чтобы не выдернуть посуду на волю, выпрастывал кисти – тут бы ему и помочь, но не до того ж было.

– А бросить нельзя – все ведь на тебя завязано, пропадут балбесы, да?

– Алик, – сказал Кузнецов, мягонько, враскачку, вытягивая руки из брезентовых пут, – ты пьяный?.. Или вернуться решил?..