Расшифрованная жизнь. Мой геном, моя жизнь - Крейг Вентер

А тем временем в Сан-Франциско должна была состояться ежегодная Конференция американской ассоциации по развитию науки (AAAS). Поскольку AAAS – издатель журнала Science, было вполне естественным обнародовать статью именно там. И тогда же группа ученых, финансируемых государством, опубликовала свою статью в Nature. Коллинза и меня пригласили сделать на конференции доклады. Нам обоим аплодировали стоя. После выступления меня окружили толпы поклонников и желающих получить мой автограф.

В тот вечер Celera устроила праздничный ужин в санфранцисском Центре дизайна. Подавали устрицы, икру и охлажденную водку. На этот раз Майк Ханкапиллер тоже принял участие в банкете; прием в Белом доме ему пришлось пропустить – он тогда заболел ветрянкой. Та вечеринка – пожалуй, самая приятная в моей жизни, хотя она и была омрачена отсутствием Клэр, которая, якобы, слишком устала и не приехала в Калифорнию. Я танцевал с несколькими дамами, больше всего с Хизер. Она никогда не сомневалась во мне и продолжала верить в меня, несмотря на все баталии последних лет.

Вслед за расшифровкой генома человека мы приступили к секвенированию генома мыши. Когда я предлагал исследователям из государственной программы заняться геномом мыши, пока я секвенирую геном человека, это вызвало бурю возмущения, хотя моя идея была вполне рациональной. Расшифровка генома мыши, занявшая всего шесть месяцев, дала Celera большие преимущества в работе по сравнительному изучению геномов{205}. На этот раз из-за отсутствия иных данных по геному мыши мы использовали только собственные данные секвенирования методом дробовика. Не загрязняя наш геном менее качественными результатами, мы получили значительно лучший результат сборки, чем в случае генома человека. Сравнение геномов мыши и человека впервые показало, что у всех млекопитающих 90 % генов являются общими и располагаются они на хромосомах в основном в одинаковом порядке.

Все это однозначно доказывало эволюционное родство на генетическом уровне. Получив гранты от НИЗ, мы перешли к секвенированию геномов крысы и комара Anopheles, переносчика возбудителя малярии.

К этому времени в Celera были разработаны новые программы, в том числе для выяснения функций генов и поиска вакцины против рака. Я также приобрел фармацевтическую компанию в Саут-Сан-Франциско, занимающуюся малыми молекулами, и работал с Майком Ханкапиллером над созданием компании Celera Diagnostics. Я чувствовал, что развиваю Celera в правильном направлении, от простого прочтения генома к использованию его для разработки новых тестов и методов лечения.

Вскоре наша работа получила признание мирового научного сообщества. Сначала я отправился в Саудовскую Аравию получать Международную премию имени короля Фейсала (вместе с известным энтомологом, биологом и писателем Эдвардом Уилсоном), затем в Вену, где мне вручил Международную премию в области здравоохранения бывший президент Советского Союза Михаил Горбачев. Мне присвоили множество почетных степеней лучшие университеты мира, я получил премию Пауля Эрлиха и Людвига Дармштедтера, высшую научную награду Германии. Япония дала мне премию Такэда, Канада – премию Гарднеровского фонда. Однако политика вторглась и сюда. Поддерживаемые государством ученые попытались воспрепятствовать нам в получении Гарднеровской премии, возражали, чтобы мне присудили премию Эрлиха одному и были против того, чтобы Американское общество генетики человека представило меня к награде за «исследования, которые нигде не были опубликованы и результаты которых никто не видел»{206}.

К этому времени моя команда была совершенно измучена. Джин, Марк, Хэм и я понимали, что достигли такой вершины, какую редко кому удается покорить за всю свою жизнь, и повторить подобный успех практически невозможно. Джин и Марк начали поиски новых проектов. Я стал задумываться о возвращении в TIGR и о других направлениях научных исследований. Я бы остался в Celera, если бы компания была независимой, но мне становилось все яснее и яснее: я не могу и не хочу продолжать работать с Тони Уайтом.

Однако в ход нашей жизни вмешалась трагедия.

11 сентября 2001 года, прочитав накануне лекцию в Сан-Франциско, я направлялся в аэропорт. В этот момент весь мир узнал о самолете, врезавшемся в одну из башен Всемирного торгового центра. Как и все, я с ужасом наблюдал, как второй самолет пронзил вторую башню. Тогда казалось, что такие атаки возможны по всей стране, и я решил ехать в Мильбрэ, где жили моя мать и отчим. Я остановился в отеле «Хайятт» и застрял там на несколько дней.

По мере того, как становились известными масштабы трагедии, у меня, как и у каждого американца, возникло желание хоть чем-то помочь своей стране. Понимая, что тысячи людей погибли в аду пожара и при обрушении башен, я решил, что лаборатории Celera могут быть использованы для идентификации жертв по ДНК. Выполнять такую работу в обычных лабораториях трудно. Учитывая состояние останков, целесообразнее всего было исследовать митохондриальную ДНК. Я позвонил Майку Ханкапиллеру, поскольку знал, что ABI производит наборы для секвенирования при судебных разбирательствах, широко используемые криминалистами. Майк предложил позвонить Тони Уайту, и Тони поддержал нас, дав добро.

Я уже встречался с руководителем нью-йоркской судебно-медицинской лаборатории Робертом Шейлером несколько месяцев назад, после своей лекции в Музее естественной истории. И вот теперь я рассказал ему о своих планах. В то время все авиаперелеты были прекращены, но, используя корпоративный самолет Тони Уайта и получив специальное разрешение, я отправился в Нью-Йорк вместе с Рондой Роби, заведующей в ABI судебно-медицинским отделом. Наш самолет был первым невоенным воздушным судном, получившим разрешение лететь через всю страну, и, чтобы нас не сбили, каждые 30 минут мы сообщали о наших перемещениях в Командование воздушно-космической обороны Северной Америки (NORAD).

При посадке в Нью-Йорке нас с Рондой встретили представители полиции штата и обеспечили сопровождение до центра города. В отделе расследований царил настоящий хаос, атмосфера была крайне напряженной. Мы увиделись с Бобом и с руководителем нью-йоркского судебно-медицинского отдела и выяснили, что нужно сделать, чтобы Celera получила сертификат лаборатории судебной экспертизы. Нас спросили, не хотим ли мы попасть на место теракта. Я сказал, что хочу, – в частности потому, что офис моего брата находился на третьем этаже первой башни (я с облегчением узнал, что никто из его сотрудников не пострадал). Когда Ронда и я, вместе с заведующим криминалистической лабораторией полиции штата, вышли из полицейской машины, я был потрясен увиденным, запахом места трагедии и его размерами. В судебно-медицинских палатках нам показали найденные останки жертв. Сердце. Части тела. Мелкие кости, другие фрагменты. В целом предстояло идентифицировать примерно 20 тысяч индивидуальных образцов. Вид останков и запахи перенесли меня во Вьетнам, во времена наступления Тет, когда надо было решать, кому из тяжело раненых я должен помочь выжить, а кого оставить умирать. Но в этих палатках спасать было не кого…