Граница вечности - Кен Фоллетт

Он лежал с закрытыми глазами на подушках в задней части фургона, но заснуть не мог, из-за того что было холодно. Почти всю ночь он думал о своей семье. Его отец больше года раздражался на все и вся. Он уже не владел заводом по сборке телевизоров в Западном Берлине: он передал его Ребекке, чтобы восточногерманское правительство не могло отобрать предприятие у их семьи. Он все еще пытался руководить, хотя не мог бывать там. Он нанял для связи бухгалтера-датчанина. Как иностранец, Енох Андерсен мог пересекать границу между Западным и Восточным Берлином раз в неделю для встреч с отцом. Так бизнес не делается, и отец просто сходил с ума.

Валли думал, что и его мать не очень счастлива. По большей части она отдавала себя работе как старшая медсестра в крупной больнице. Она ненавидела коммунистов так же, как нацистов, но ничего с этим не могла поделать.

Бабушка Мод как всегда держалась стоически. Германия воевала с Россией столько, сколько она себя помнит, говорила она, и надеялась прожить достаточно долго, чтобы увидеть, кто победил. Она считала, что играть на гитаре — большое достижение, в отличие от родителей Валли, которые думали, что это пустая трата времени.

По ком Валли будет больше всего скучать — это Лили. Ей исполнилось четырнадцать лет, и она ему нравилась больше, чем когда они были детьми, а она — занудой.

Он старался не думать слишком много об опасностях, подстерегавших его. Он не хотел терять самообладание. Среди ночи, когда он почувствовал, что его решимость слабеет, он вспомнил слова Джо: «Если ты еще хоть раз споешь эту песню, я тебя уволю». Воспоминание подстегнуло гнев Валли. Если он останется в Восточной Германии, такие олухи, как Джо, всю жизнь ему будут говорить, что играть. Это не жизнь, а ад, это невозможно. Он должен убираться отсюда во что бы то ни стало. Ничего другого не остается.

Эта мысль придала ему мужества.

В шесть часов он выбрался из фургона и пошел искать, где можно выпить и съесть чего-нибудь горячего. Но везде все было закрыто, даже на вокзалах, и он вернулся к фургону более голодный, чем когда-либо. Тем не менее ходьба согрела его.

С рассветом холод рассеялся. Валли сел на водительское кресло и стал ждать, когда появится Каролин. Она найдет его без труда, поскольку знала фургон, и вообще никаких других машин, припаркованных у школы, не было.

Снова и снова он представлял мысленно, что будет делать. Он захватит пограничников врасплох. Пройдет несколько секунд, прежде чем они сообразят, что происходит. Потом, вероятно, они начнут стрелять.

Если повезет, к тому моменту Валли и Каролин оторвутся от них, и они будут стрелять в фургон сзади. Насколько это опасно? Валли не имел представления. В него еще никогда не стреляли.

И он никогда не видел, как стреляют из автомата. Он не знал, пробьют ли пули машину или нет. Он вспомнил отца, который говорил, что стрелять в кого-нибудь не так легко, как кажется в кино. Этим ограничивались знания Валли о стрельбе в людей

Он пережил тревожный момент, когда мимо проехала полицейская машина. Полицейский на месте пассажира вцепился в Валли пристальным взглядом. Если бы они спросили у него водительское удостоверение, то ему была бы крышка. Он ругал себя, что не остался в задней части фургона. Но они, не останавливаясь, поехали дальше.

Он предполагал, что полицейские могут убить его и Каролин, если что-то пойдет не так. Но сейчас впервые ему пришло в голову, что кто-то из них может быть застрелен, а другой останется в живых. Перспектива ужасная. Они часто говорили друг другу «Я тебя люблю», но Валли чувствовал это иначе. Любить кого-нибудь, как он сейчас понял, значит обладать чем-то настолько дорогим, что потерять его было бы невыносимо.

Но еще худшая возможность представилась ему в воображении: один из них может остаться калекой, как Бернд. Что будет чувствовать Валли, если Каролин будет парализована и если это случится по его вине? Тогда он покончит с собой.

Наконец стрелки на его часах показали семь. А посещали ли ее подобные мысли? — подумал он. Почти наверняка посещали. О чем еще ей думать ночью? Пришла бы она по безлюдной улице, села бы с ним рядом в фургоне и сказала бы ему спокойно, что она не хочет рисковать. Что бы он тогда сделал? Он не мог отступать и всю жизнь прожить за железным занавесом. Но мог бы он оставить ее и уйти один?

Он огорчился, когда время подошло к семи пятнадцати, а она не появилась.

К семи тридцати он начал волноваться, а к восьми пришел в отчаяние.

Что случилось?

Неужели отец Каролин выяснил, что в этот день не будет никакой репетиции первомайского парада в колледже? И зачем ему утруждать себя такой проверкой?

Может быть, Каролин заболела? Вчера вечером она прекрасно себя чувствовала.

Она передумала?

Возможно.

Она никогда не была уверена, как он, что нужно бежать. Она высказывала сомнения и предвидела трудности. Когда они говорили вчера вечером, он подозревал, что она против всей этой идеи, пока он не упомянул о воспитании их детей в Восточной Германии. Только тогда она согласилась с ним. Но сейчас она, видимо, передумала.

Он решил ждать до девяти часов.

И что потом? Уходить одному?

Голода он больше не испытывал. Внутри у него все так напряглось, что он не мог бы есть. Хотя ему хотелось пить. Он, наверное, отдал бы свою гитару за горячий кофе со сливками.

В восемь сорок пять он увидел стройную девушку с длинными светлыми волосами, идущую по улице к фургону, и сердце Валли забилось быстрее, но когда она подошла ближе, он разглядел, что у нее темные брови, маленький рот и неправильный прикус. Это была не Каролин.

В девять Каролин все еще не появлялась.

Уходить или остаться?

Если ты еще хоть раз споешь эту песню, я тебя уволю.

Валли завел мотор.

Он медленно тронулся с места и повернул за первый угол.

Ему нужно ехать быстро, чтобы проломить деревянное препятствие. В то же время, если он будет приближаться с большой скоростью, пограничники заподозрят неладное. Ему нужно сначала ехать с нормальной скоростью, притормозить немного, чтобы усыпить их бдительность, а потом нажать на газ.

К сожалению, эта машина плохо реагировала, когда жали на газ. У «фрамо» был трехцилиндровый двухтактный двигатель объемом 900 кубических сантиметров. Валли подумал, что ему нужно было бы загрузить в фургон барабаны, чтобы их вес придал больше инерции при ударе.

Он повернул за второй угол и увидел КПП прямо перед собой. Примерно в трехстах метрах впереди дорогу перегораживал шлагбаум, за которым находилась площадка длиной примерно 45 метров и караульное помещение. Второй деревянный барьер перегораживал выезд. Дальше дорога была открытой на расстоянии почти 30 метров, потом она сворачивала на обычную западноберлинскую улицу.

Западный Берлин, думал он; затем Западная Германия; затем Америка.