Дмитрий Донской - Наталья Павлищева

Чуть повернув голову в сторону князя Василия, Тохтамыш вдруг насмешливо спросил:

— Дмитрий Иванович быстро поднимет город, как мыслишь?

И все! И больше ничего не надо объяснять! Не надо спрашивать, кому достанется сожженная Москва, кто будет великим князем! Хан давно все решил, он давно обманул их всех — и хитрого отца Дмитрия Константиновича, и знающего только свою Рязань Олега, и их с Семеном… всех! Недаром ордынцы сначала вызнавали, в городе ли князь, видно хан желал точно знать, есть ли в числе мятежников сам Дмитрий Иванович.

Василий едва не заскрипел зубами: постаравшись, чтобы Дмитрий сначала спешно вышел в поход, а потом бежал из войска, они определили весь ход событий! Мелькнула нехорошая мысль, что если бы убили… Но постарался отогнать. Что сделано, не воротишь, надо выпутываться из случившегося. Его именем дано обещание не губить тех, кто выйдет из ворот. Такого ему не простят. Москвичи могли отсидеться за стенами, Тохтамыш не стал бы до зимы осаждать Кремль, но он, Василий, обещал, и поверившие ему люди открыли ворота!

Молитва ли старцев помогла, или просто судьба такая, но до Переяславля Евдокия с детишками добралась быстро, а вот там снова поволновалась…

Уже на подъезде к городу их поезд вдруг догнал мчавшийся наметом всадник, едва завидев возок и телегу, что везли княгиню и ее слуг, закричал:

— Княгиня матушка, поторопись! Ордынцы проклятые Москву пограбили, сожгли, сюда идут. Скорее бы в Переяславль надо!

Только Софья заметила, как побледнела мать. А возница тут же хлестнул по бокам лошадей. Едва успели добраться до Переяславля, а там пришлось вместе со всеми… отплывать на лодках до середины озера и пережидать, пока в городе хозяйничают неожиданно нагрянувшие ордынцы.

И снова Евдокия осталась ни с чем, только дети рядом да слуги. Примчавшийся со стороны Москвы купецкий сын Терентий рассказывал страшные вещи: ордынцы обманули князя Остея с остальными, выманили их из города и перебили всех. А обманывали братья княгини Василий и Семен Дмитриевичи! Слово давали, что не обидит хан Тохтамыш… Евдокия не знала, как верить в такое предательство братьев. Услышав, что ее искали в осажденной Москве и требовали, чтобы вывели до выхода остальных, она все же решила, что про обман какая-то ошибка, не могли Василий и Семен вот так с москвичами поступить. Но потом вспомнила, что за сброд сидел за стенами Кремля, и подумала, что, может, и поделом! И тут же сама ужаснулась своей жестокости, люди же, как можно?!

Но страшные события последних недель не делали и ее жестокой. Спасало только то, что все мысли были об одном: не дать погибнуть или попасть еще в какую беду детям, добраться до Костромы. Почему-то ей казалось, что стоит приехать в Кострому и увидеть живого и здорового мужа, как все тут же наладится.

Переяславль был дединой Дмитриевой, это родной город князя Александра Ярославича Невского, очень любившего Плещеево озеро. Любили эти места и они с Дмитрием, здесь родился Юрий. Сколько с той поры прошло? Евдокия прикинула — получалось восемь скоро. Тогда Дмитрий Иванович собрал в Переяславле-Залесском многих князей и бояр, уговорил приехать игумена Сергия. С ним увязалась и Евдокия.

Не время было ехать, грязь осенняя еще не застыла, на дорогах ухабы, но ей казалось, что если останется одна в Москве, то с дитем обязательно произойдет что-то нехорошее. Дмитрий смеялся, показывая на множество мамок-нянек, на слуг и ближних боярынь, убеждал, что они помогут в родах лучше, чем он, потому как им приходилось рожать, а ему нет. Евдокия смущенно смеялась в ответ и продолжала просить.

Наконец князь уступил, и ко всеобщему удивлению в Переяславль тронулся целый поезд, увозивший всю великокняжескую семью. Теперь Евдокия знала, как опасно вот так бросать Москву, но тогда был жив митрополит Алексий, а он не Киприан, его власть непререкаема! Пробыли тогда на Плещеевом озере долго, пока Юрий чуть не подрос, чтобы перенести обратную дорогу. И все время боялись, чтобы новорожденный княжич не замерз, хотя ехали быстро и не тряско, потому что по зимнику.

Теперь Евдокия приехала в город с шестью детьми, но без мужа и без почета. Переяславльский удел давно переходит от одного хозяина к другому, князь жалует им перешедших к нему чужих князей. Нынешний — Дмитрий Ольгердович — получил за помощь в бою на Непрядве. А его сын Остей в Москве объявил себя московским князем вместо Дмитрия Ивановича!

Досада брала Евдокию, хотелось крикнуть в глаза отцу, что его сын предатель. Но вдруг обидится за гневные слова на сына и посадит ее с детьми под замок? Тогда и князь не узнает, где его семья. Зубами скрипела Евдокия, а молчала! Она должна добраться до Костромы, остальное сейчас не важно. Только бы Дмитрий был там и дети остались целы и здоровы! Молчала, когда сидели в большой ладье посреди озера, наблюдая, как один за другим загораются дома Переяславля, как полыхают и валятся церкви, как с протяжным звоном (почему?) рушится колокольня…

Княгиня смотрела на этот ужас, стараясь отворачивать от зрелища пожара детей, и думала, что эти стены ставил их отец… Неужто и все, что он так старался сделать, пойдет прахом?! Ставил Москву, а теперь бегает, потому как в Москве другой, поднимал этот Кремль, но его сожгли, ладил или бился с Ордой, но Тохтамыш вон пришел и разорил Москву… Потом она не выдержала и кивнула маленькому сыну:

— Смотри, Юрий, догорает град, в котором ты родился…

— Как это? — обернулась к ней Софья. — Разве мы не в Москве жили?

— А ты не помнишь, как мы сюда приезжали? Тебе уж пять было…

— Я помню, что мы куда-то ездили, долго ехали, а потом Юрка родился, а потом мы еще ехали, только уже зимой… И вокруг людей много-много…

— Вот это и был Переяславль!

Почему-то детское воспоминание о хорошей жизни вдруг успокоило всех. Евдокия принялась рассказывать смешные случаи из долгого путешествия, глаза детей повеселели, мальчишки даже рассмеялись. Но это было так недолго…

Когда ордынцы ушли, жители смогли вернуться к сгоревшим пристаням, с трудом высадились на берег. На Евдокию поглядывали косо, мол, где же князь, почему не защитил? То тут, то там даже пошли разговоры, что князь убит. А как же иначе, если его семья вон тоже в ладье пряталась!

Княгиня гнала от себя такие слухи — пусть их, не знают, что говорят! Она старалась держаться как можно уверенней, даже веселей, потому что с ней дети, им нельзя слышать, что отца могли убить, нельзя думать о страшном. Только кто поможет? К князю Дмитрию Ольгердовичу обращаться не хотелось, но снова нужны возок и лошади. Даже если она со слугами пойдет пешей, то дети должны ехать, их надо кормить. Теперь уже холопы ничем не могли помочь…

Евдокия стояла на берегу, наблюдая за суетившимися людьми, и раздумывала, где взять деньги, чтобы раздобыть возок с лошадью. Из ценного у нее оставался только нательный крест. Это страшно — снимать нательный крест в такую годину, но погубить свое семя, заморить этих малюток — еще страшнее! И княгиня полезла за пазуху за крестом. Вытащив, бережно сняла, поцеловала и вдруг протянула самому бойкому из холопов — тезке младшего сына Андрею: