Контрольное вторжение - Михаил Медведев

По мере усвоения материала его лицо становилось грустным и бледным. Губы одновременно с этим растягивались в радостной, почти детской улыбке.

— Люблю Человечество. Никогда своих не бросает, — удовлетворенно хмыкнул он и уже набрал в легкие воздух, чтобы огласить текст, но, с опаской покосившись на соседние столики, молча передал листок мне.

Карл обошел меня сзади и, глядя через плечо, тоже прочитал документ.

Короткий, на треть страницы, текст носил гордое наименование «Приказ» номер такой-то дробь сякой-то от такого-то сякого-то, скорей всего, сегодняшнего числа.

Приказ предписывал всем гражданам Солнечной Системы, застрявшим в европейской части мира кохонов, в течение двадцати четырех часов явиться на площадь Ленина города Курска, дабы через специально открытый межпространственный переход вернуться в родной мир. Отдельно в приказе сообщалось о том, что после эвакуации все порталы будут закрыты на неопределенный срок и что из-за низкой пропускной способности порталов допущены в наш лучший из миров будут только граждане Солнечной Системы. Остальные должны остаться здесь. Приказ был подписан подполковником Джонатаном Груком на основании циркуляра Верховного Совета и Верховного Командования. Верховным Главнокомандующим почему-то значился Виктор Земсков, а не Теренц Золин, что само по себе показалось мне довольно странным. Только переворотов нам не хватало.

Я посмотрел на сидящую за соседним столом девочку.

Она с таким энтузиазмом уплетала пирожное, что умудрилась испачкать в креме даже уши.

— Что будем делать, командир? — угрюмо поинтересовался Карл. — Может, под сукно?

— Я не могу нарушить приказ, Карлуша, — весело прощебетал Степанов. — И я не хочу жертвовать нашими людьми ради невыполнимой задачи спасения всех упырей на свете. Если бы тебе предложили убить несколько мужчин и женщин ради продления жизни таракану, ты бы что ответил? Куда бы ты меня послал? Вот и я тебя пошлю туда же. Пускай эти чмыри хорошенько подумают в следующий раз, когда будут щелкать кнопками в избирательной кабинке. Они могли воспротивиться войне, но не сделали этого.

— Следующих выборов здесь не будет никогда. — Карл понурился. — И вообще здесь ничего больше не будет. Командир, нужно втолковать руководству необходимость эвакуации хотя бы женщин и детей. У мужчин все-таки есть шанс выжить. Кохонские солдаты должны будут прикрывать отход и уйти в последнюю очередь. Это справедливо. Если мы сбежим просто так, бросив на съедение горгов всех, кого можем вытащить, то вовек не отмоемся.

— Смирно! — Степанов рявкнул так неожиданно, что даже я вздрогнул и, помедлив секунду, вскочил, вытянув руки по швам.

Снова стих ропот застольных разговоров. Где-то в полутьме обеденного зала снова заплакал ребенок.

— Товарищ Вангард, — снизив громкость до минимума, очень четко выговорил Степанов, — напоминаю вам, что я являюсь вашим командиром и на этом основании категорически требую прекратить обсуждение приказа. Все граждане Солнечной Системы уйдут через курский портал. В том числе и вы. Понятно? Если вам кажется аморальной забота Человечества о вашей персоне, то в будущем, по прибытии на место, вы сможете выставить претензии в обычном порядке, и тогда я отвечу перед судом. И знаешь, кого в свидетели позову? Мамку твою позову. И спрошу у нее: кого я должен был вытаскивать? Этих зверьков, — он обвел рукой примолкших аборигенов, — или ее сына? Ясно?

— Так точно, товарищ лейтенант, — четко отбарабанил Карл Вангард и добавил: — Вы свинья, товарищ лейтенант.

Степанов печально усмехнулся.

— Я не собираюсь приносить кровавых жертв на алтарь гуманизма, Карл. Может быть, я неправ, но здесь решаю я, и будет так, как я сказал. Собери всех людей на крыше. Будем готовиться к переходу.

— Собрать людей? Вы называете людьми тех, кто воспользуется этим приказом, чтобы спасти свои шкуры?

Степанов посмотрел на него, как на большую полураздавленную мокрицу, плавающую в супе. Карл щелкнул каблуками.

— Есть, товарищ лейтенант. — Он по-уставному развернулся через левое плечо и удалился, чеканя шаг.

Пушка наверху затихла. То ли опасность миновала, то ли кончились заряды. Степанов повернулся ко мне.

— Ты тоже считаешь, что я не прав? — с нескрываемой обидой в голосе спросил он.

— Да, — честно ответил я. — Пока они были врагами, их следовало убивать. Сейчас они для нас никто. И не враги, и не друзья. Следовательно, обрекать на смерть невинные души мы не имеем морального права.

— Нет у них никаких душ. И разума тоже нет. Примитивная компьютерная операционка. Пожрать-погадить. Горги сложнее устроены. У горгов есть цель в жизни. У этих нет ничего. Они думают кишечником. — Лейтенант отмахнулся от меня и пошел к выходу.

Я последовал за ним, мысленно терзая себя за свою прекраснодушную глупость. Не стоило ссориться со Степановым даже ради спасения женщин и детей. Он, как человек, занимающий определенную должность, не может действовать иначе. Невозможно требовать от него нарушения приказа. Те, кто готовил жестокий приказ, должны были продумать все последствия, в том числе и этические. Хочется верить, что они это сделали и не нашли иного способа минимизировать потери. Тогда остается смириться и признать, что по-другому нельзя.

Вот только девочка с лицом, испачканным сладким кремом, никак не укладывалась в замечательную, справедливую и оправданную всеми законами схему.

На крыше митинговали. «Стрекоз» отгоняли, походя, словно назойливых мух. Впрочем, псевдонасекомые не очень-то стремились умереть от выстрелов и дребезжали крыльями на приличном расстоянии, лишь изредка беспокоя людей единичными осторожными сближениями. Нелетающие разновидности горгов вообще не рисковали появляться в зоне обстрела, поэтому значительная часть защитников здания маялась без дела и вполне могла поучаствовать в общественной жизни коллектива. Речь толкал Карл Вангард. Мысли он излагал весьма умело и последовательно. Я всегда завидовал тем, кто свободно себя чувствует перед большими скоплениями людей. Наверное, это особый талант четко и понятно доводить свои аргументы до аудитории. У меня такого таланта нет и никогда не было. Даже на элементарнейшем докладе я всегда начинал мяться и мямлить.

Карл же говорить умел. Его речь лилась мерно и непринужденно. Мило журчал он что-то про белый фрак мегаколлективизма, грехи общества, передающиеся по наследству, и невинных детей, кои не должны страдать за преступления взрослых. Говорил он, в общем-то, по делу, и во многом я был с ним согласен, но вывод из его речей получался нехороший. Типа дружно все умрем за идеалы человеколюбия, а кто против, того к стенке.

И первым, конечно же, к стенке следовало поставить Степанова, как самого кровавого злодея всех времен и народов. В моем мозгу всплыло неприятно-колючее словосочетание «подстрекательство к бунту».

Степанов, который оказался здесь раньше меня, слушал оратора, сохраняя каменное выражение на лице.