Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош

– Потому ты не хочешь присоединиться к Книжнику? – уточнил я.

– Ты опять прав, Искатель. Твои братья привлекли к себе слишком много внимания. Не хочу участвовать в этом. К тому же если в теории мы, объединившись, сможем создать силу, способную утихомирить враждующие стороны, на практике это не так. У твоих братьев есть ощутимая цель и мысли, как этой цели достигнуть. А мы вынуждены будем избрать оборонительную тактику. Обороной же не была выиграна ни одна война. Чтобы поднять людей в атаку, им надо четко объяснить, ради чего. Нет, кузен, я не участвую в этом фарсе. Об одном прошу: если со мной что-нибудь случится, присмотри за Егерем. Он неплохой человек. Только слишком привык подчиняться.

– Ничего не могу обещать тебе, Бродяга.

– Я и не прошу твоих обещаний. Вижу, просьбу мою исполнишь, если хватит сил. Эх, где же мы с Отшельником ошиблись? Жаль, тебя не было с нами. Тогда что-то могло бы получиться.

– Пойдем, Ловец, – покачал я головой. – Здесь нам ловить нечего.

– Разочаровался? – Бродяга криво усмехнулся.

– Отнюдь. Узнал много нового и интересного. И знаешь, кузен, кажется, я теперь понимаю и тебя, и твоего покойного брата.

– Которого из них?

– И того, и другого. Ты мне подкинул много пищи для ума. Не люблю оставаться в долгу. Потому подумай и ты вот над чем. Омоложение своих тел мы проводим постоянно. Потому в нашей крови есть отвечающие за это частицы. А что будет, если прекратить этот процесс? За какое время они исчезнут полностью? Мы этого не знаем. Зато прекрасно понимаем, что без омоложения схимник может жить очень долго, прежде чем тело начнет отказывать ему и придет обычная старость. Дольше, чем простые люди.

– К чему ты ведешь?

– К тому, что лично я с возрастом стал это делать все реже. Мне все равно, на сколько я выгляжу, ведь настоящий возраст гораздо больше. Что, если то же второе поколение считает нужным омолаживаться, к примеру, раз в пятьдесят лет? Тогда у нас есть схимник, считающий себя вправе следить за исполнением обычаев и карать нарушителей. И у него имеется опыт, как этого достигнуть.

– Охотник, – пораженно выдохнул Бродяга.

– Да, твой учитель. Он никогда не отличался милосердием. Ведь после того, что мы вчера узнали, мне стал понятен конфликт Псеглавца с Экспериментатором. Рано или поздно их народы столкнулись бы. Но не с Охотником. И коли уж твой наставник пошел на убийство брата, что помешает ему убить ученика?

Я повернулся к нему спиной, оставляя Бродягу наедине с новыми мыслями.

– Постой, Искатель! – крикнул он.

– У тебя есть место на галере, которая отходит завтра, – бросил я через плечо. – Тебя ждет степь. Вот и плыви туда. Кстати, если я правильно помню, Охотник – хунну, как и вы с Ловцом.

– Подожди.

– Не спеши, Бродяга. Я все равно вернусь к Книжнику. Если надумаешь чего, дождешься меня, а нет – беги в степь. Я ведь тоже не могу объяснить, ради чего поднимать людей в атаку, и главное – против кого.

Первый этаж встретил нас молчанием. Задумчивые схимники, задумчивые мои ученики, хмурый Зануда, Бешеная с недоумением во взгляде. Егерь и Барчук обмениваются какими-то жестами. Окна закрыты неплотно, в комнате гуляет сквозняк, играя с волосами людей, шурша пергаментными свитками. Гневные крики, доносящиеся с улицы. Похоже, накал страстей в городе нарастал.

– Чего они разорались? – проворчал Ловец.

– Император подкинул дровишек в огонь, – отозвался Егерь.

– Ты что-то знаешь? – спросил я.

– Не зря же меня Егерем кличут, – усмехнулся он. – Еще до Империи, когда дороги были опасны, купцы, дабы не возить с собой горы золота, придумали такую вещь, как расписка. Хотя нет, это еще от заведеев пошло. Ростовщики из Ксара объединились, начали организовывать свои фактории в венедских землях. Тогда и придумали такую хитрость, что деньги лежат на сохранении у них, а купец получает пергамент, на котором написано, что ксарские ростовщики из такого-то города обязуются выплатить по этому пергаменту такую-то сумму. Подписи, печати – все надежно.

– Так ли надежно? – усомнился я.

– Достаточно, – ответил за него Ловец. – Меня несколько раз нанимали ловить тех, кто подделывал печати. Что с ними случалось потом, говорить не буду. Но кхсарцы давали деньги в долг почти всем князьям на их войны, так что казнь с конфискацией продавить могли. Понимаешь? Показательную казнь, чтобы все содрогнулись и зареклись подобным заниматься. Навсегда зареклись.

– Когда Император расчистил дороги, расписки в прошлое не ушли, – продолжил Егерь. – Это ведь удобнее, чем возить с собой сундук золота.

– И что? – Я все еще не понимал.

– В Империи вышел закон, запрещающий принимать расписки от златомостцев и рассчитываться с ними золотом, – пояснил Егерь. – К примеру, поехали купцы в Империю, монет не взяли по привычке. А на обратный путь товара закупить не за что. У них самих все за расписки скупили, а перевести их в живые деньги – это только в Золотой Мост возвращаться. Убытки страшные. А тут еще говорят, Император дорожной страже сказал, что ежели какие разбойники на златомостских торговых гостей нападут, на выручку им не приходить, торговцам то бишь. Мол, Золотой Мост сам по себе – вот пущай и охраняет сам своих купцов. Теперь народ шумит. Одни требуют войной на Империю идти, другие – замириться с ней.

– И кого больше? – хмуро поинтересовался Ловец.

– Где-то поровну разделились.

– Не знаю, – фыркнул степняк. – Ох, не знаю. Мне больше по нраву те, кто на обиду отвечают ударом, чем те, кто от первой угрозы готов к супостату на коленях ползти и прощения вымаливать.

– Какая разница, – отмахнулся я. – Пока Механик держит город, все в конце концов случится так, как он пожелает. Вот только люди для него – винтики в механизме государства. И все равно ему, сколько этих винтиков на свалку отправится, пока все заработает как надо.

– И что мы будем делать? – как-то совсем по-детски спросил Книжник.

– Вы – сидеть и слушать Ловца. Он вам про Бродягу расскажет. А я навещу нашего с тобой братца. Тем более что он сам приглашал.

Речка Кипень разделяет Золотой Мост на две неравные части. Когда-то, до того как отдельные поселения объединились в один город, одно из них располагалось на левом берегу. Жили в нем пастухи, выпасавшие отары овец на горных лугах. Корабли по Кипени никогда не ходили. Слишком уж своенравный характер был у реки, текущей с гор, слишком много подводных камней, да и впадала она в Торжковскую гавань, низвергаясь невысоким водопадом. Ну а к берегу моря левобережников не пускали жители рыбацкого поселка. В общем-то в те времена нередки были стычки между жителями разных поселений. И память об этом сохранилась до сих пор, только в виде недружелюбного отношения между горожанами из разных частей Золотого Моста.

Когда поселения объединились в один город, названный Торжком, берега реки обложили камнем, перекинули с одного на другой несколько мостов. Так уж вышло, что именно на левом берегу располагались дома венедских купцов. Потом там появилось посольство Вилецкого княжества. Князья все еще продолжали играть в Империю, рассылали послов во все страны, с которыми вели постоянную торговлю. Ну а когда игра вдруг стала реальностью, то и посольство назвали Имперским, как и квартал, окружавший его. Жители остальной части левобережья в основном работали на имперских купцов и твердо во всех спорах отстаивали позиции Империи.