Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

Мы с Отче прошли в комнату и расселись по креслам, подружка-фляжка обрела законное место на журнальном столике. Сергей приплелся за нами и расположился на диване. Не вставая с места, я достала из стенки рюмки, и Валентин наполнил две из них.

— Леди и джентльмены! — выкрикнул Валентин тоном циркового зазывалы. — Слушайте все! Валентин Михайлович проводит сеанс объяснений в последний раз, и, если кто-то опять ухитрится его не понять, то ему остается лишь совершить харакири. Кому — не уточняю, однако надеюсь, что не на ковре у Кати в комнате. Тем не менее, сеанс, вот он…

Не далее, как сегодня, я имел разговор с одним господином, он заверил, что бросит мечтать о несбыточных миллионах, вернется в семью и станет зарабатывать на жизнь честным трудом. Господин заявил, что осознал прежние заблуждения и собственную неконвертируемость на брачном рынке вне зависимости от состояния финансов невесты. Это прошу запомнить.

— А сейчас я вижу, что лаптопы вы оставили себе! — наконец собрался с духом Сергей.

— Заметьте, леди и джентльмены, — продолжал Отче. — Что господин покривил душой в нашей дружеской беседе, он не простой честный соискатель руки, он явный охотник за приданым, последний комментарий достаточно красноречив! Это не украшает его лично и ставит в невыгодное положение по сравнению с остальными. На нашем небольшом благотворительном аукционе…

Сергей передернулся, и я, надо признаться, приоткрыла рот.

— На нашем аукционе, в данном лоте, — продолжал зарвавшийся Отче. — Идёт милая дама Катя, обладающая приятной наружностью, отдельной квартирой и кой-какими дамскими побрякушками, небогато, но со вкусом. На сей лот имеется несколько претендентов. Одного из них я представляю легально, другой оставил нечто вроде выкупа за невесту (Валька плавным жестом обрисовал лаптоп), третий присутствует здесь. Восточный человек молод, холост, доказал дееспособность, и его богатый дар (Валентин снова указал на лаптоп) говорит сам за себя. Мой клиент холост, хотя и не юн, облечен научными степенями, приносит в дар завидное социальное положение и предлагает упомянутой Кате брак, основанный на родстве душ и свободе личностей. Очень достойный соискатель.

А что предлагаете вы? Вы, третий претендент, к тому же охотник за приданым? Мы внимательно слушаем, что вы хотите дать, а не взять?

Пока прямой вопрос не был задан, Сергей слушал в обалдении перечень претендентов и предлагаемых даров. Всё было непривычно для него, особенно аукционная форма, в которую облек свою притчу изобретательный Отче, однако мастерский вопрос подкосил Сережу абсолютно.

Сергей приподнимался с дивана, садился обратно, открывал и закрывал рот, но выговорить не смог ничего кроме:

— Я.… я… Катя, я…

— Условия третьего соискателя выслушаны и взвешены, — вальяжно произнес Валентин, когда Сережа прекратил попытки высказаться. — Он имеет предложить свою персону средних лет, обремененную брачными узами с достойнейшей из женщин, большой семьей, грядущими алиментами и несданным кандидатским минимумом. Он не может предложить даже законного брака, ибо несвободен официально и нравственно. Вряд ли он способен предоставить искомой Кате минимум личной свободы, ибо не принимает в расчет ее мнений и предпочтений. Зато он хочет от нее денег, много денег, её ли, чужих ли, дареных ли, краденых — ему безразлично. Я боюсь сформулировать, но приходится, ему и аукционный приз, то есть Катя, не очень-то нужен, хотя и не по карману. Он желает одного, домогается лишь сопутствующих барышей! И в погоне за ними готов не щадить ничего и никого. Я прошу прощения у многоуважаемой публики за произведенные разоблачения, также прошу разрешения исключить сего соискателя из списков лиц, допущенных к торгам. Он — неплатежеспособен. Согласие получено? ОК… Кандидатура исключена. Теперь, дитя, ставь кофе, у меня в горле пересохло, а я могу выслушать вопросы, как легальный опекун и юрисконсульт.

Я пошла на кухню и долго возилась там, находясь под магическим обаянием Валькиной шутовской речи. На сей раз Отче превзошел самого себя. Ему бы в парламент, зря он прозябает в сыскной конторе. Когда я вернулась с кофе, Валентин восседал на диване один. На столике перед ним стояла наполовину пустая фляжка. Валентин поболтал содержимым и произнес благодушно:

— Вот видишь, прелестное дитя, немножко красноречия и все устроилось, подружка почти цела и соискатель провалился. Я его пронял. Думается, что особенно его потрясли научные звания претендента Криворучки. А он у тебя, не в обиду будь сказано, был избалован, ничего и никого, кроме себя, знать не хотел. Тебя же, крошка, в упор не видел, считал, что все твое движимое и недвижимое принадлежит ему по какому-то праву. Желал деньги взять и спасибо не сказать. Задал мне два вопроса. За что тебе отвалили лаптоп, и за кого ты пойдешь замуж. Облек доверием, с почтением спросил, ему помстилось, что я его мастерски перехитрил. То ли сам комиссию за твою деятельность получил, то ли удачно тебя за комиссию Криворучке пристроил. Я ему ответил в рамках скрупулезной честности. Сказал, что лэптоп — это законные двадцать пять процентов премии, а остальные предложения ты тщательно рассматриваешь, поэтому особенно сердишься, когда он встревает со своими глупостями. Все, дитя, я устал от него до конца жизни. Давай пить коньяк, кофе, вместе, по отдельности — как пожелаешь.

Я долго приносила Валентину признательность и восхищение, он принимал выражения чувств благосклонно и отваживался питать робкую надежду, что более этого занудного типа ему не доведется увидеть нигде и никогда. К последнему пожеланию я охотно присоединялась. Бедный Сергей… Если забыть о его нездоровом интересе к чужим деньгам, то я могла бы пожалеть экс-друга Серёжу в очередной раз.

Хотя теперь позиция Регины представлялась более обоснованной. Раньше я не могла взять в толк, почему она относится к мужу с закоренелым снисходительным презрением, временами чудилось, что я понимаю Сергея лучше, чем она.

«Прости меня, подруга Регина, — мысленно обращалась я к ней. — «Тебе самой приходится устраивать сцены, подобные сегодняшней, за тебя не постарается самозванный опекун. Лишь дух и образ бабушки Регины Ромуальдовны с пистолетом в руке вдохновляет тебя…»

В целях поднятия настроения усталого Отче я не замедлила рассказать Регинину семейную сагу, особенно ярко расписала воинский подвиг ее бабули.

— Ну, тогда за внучку можно не волноваться, — согласился Валентин. — А то было ее жаль вчуже. Впрочем, чем он виноват, бедняга, Сережа, муженек ее, у него просто вкус плохой. Удивительно, у какого количества народа плохой вкус. Мне бы в кошмарном сне не приснилось за тобой приударить, не говоря о прочем. Хорошо, что сама не пытаешься, а то ведь ужас, что могло бы произойти…

Это Отче был уже пополам пьяный. О моей непривлекательности и своем хорошем вкусе он заводил речь в основном после хорошей дозы. Я ответила на нелестные речи с достоинством.

— Не бойся, Отче, дорогой друг, у меня вкус прекрасный, так что можешь быть за себя спокоен.

И стала провожать его домой к Марине. На прощанье Валентин признался: