Ганнибал. Бог войны - Бен Кейн

– Думаешь, Ахрадина удержится? – спросил Ганнон.

– Остается надеяться. Если не удержится, то все Сиракузы сегодня падут. Не хочу даже думать об этом.

– Я тоже.

Раньше Ганнон хотел воспользоваться туннелями и Эвриальской крепости, но они выведут внутрь римских укреплений. На самом деле это тоже означало дезертирство. Несмотря на отчаянную решимость спасти Аврелию, Ганнон не мог сделать такого. И он принял решение. В Ахрадине он сможет сражаться дальше. Они доберутся до Ортигии и кораблей. Если дойдет до того, возможно, бежать по морю будет легче.

– Ладно. Там встретимся. Спасибо, Клит. Да защитит тебя Зевс Сотер.

– Нам понадобится его помощь. Ты знаешь, куда идти?

– Да. Я узнал эту площадь.

Ганнон не знал, что еще сказать. Было похоже, что они с Клитом больше не увидятся. Они посмотрели друг другу в глаза, наполненные одним и тем же сильным чувством.

– Прощай.

Сиракузец отвел глаза и нырнул в переулок слева.

В своем пути к дому Ганнон утратил чувство времени. Он то шел, то бежал. Толкался и протискивался, проскальзывал в узкие щели, оставляя царапины на своих бронзовых доспехах. Но вскоре ему пришлось остановиться, и его вырвало. К сожалению, тошнота не прекратилась, а голова разболелась еще больше. В другое время он бы пожалел себя, но теперь не обращал на это внимания и продолжал путь. На четвереньках Ганнон пробрался под перегораживающей узкую улицу повозкой и вскоре, раздосадованный близостью цели и полной невозможностью добраться до нее сквозь толпу, поднялся по лестнице дома и выбрался на крышу. От увиденного сверху по спине его заструился холодный пот. Со всех частей Эпипол поднимались густые клубы черного дыма. Ясно слышались крики и звон оружия. Римлян ничто не сдерживало и уже не могло сдержать. Выругавшись, он отвернулся.

Идти по красной черепице было опасно. Несколько раз Ганнон чуть не упал. Однако тесно стоящие друг к другу дома облегчали путь, позволяя перепрыгивать с одного на другой. Таким образом он преодолел запруженные улицы. Когда пришла пора слезть вниз, Ганнон до смерти перепугал старую женщину, приземлившись на площадке у ее раскрытой двери. Он улыбнулся и поднял руки, показывая, что не имеет никаких дурных намерений, а потом сбежал вниз по лестнице. Не было смысла что-то говорить старухе. Ей было безопаснее оставаться на месте, чем рисковать выйти на обезумевшие улицы. Гораздо труднее оказалось пропустить мимо ушей мольбы милой молодой женщины с двумя детьми, которая умоляла помочь ей добраться до безопасного места.

– Сожалею, но ничего не могу сделать, – сказал Ганнон, не глядя на нее.

– Тогда возьми нас с собой, – взмолилась она. – Я вижу, что ты добрый человек. Мы не будем большой обузой, клянусь.

Со страшным чувством вины и колотящими в висках молотами юноша пробормотал извинения и оставил ее рыдать.

К счастью, по мере удаления от центра народу и паники становилось все меньше. Люди еще тянулись в направлении Ахрадины и Тихе, но по улицам можно было пройти. Такое изменение скорее усилило, чем ослабило его тревогу. А что, если любимая уже ушла? Тогда не будет никакой надежды найти ее. Ганнон бросился со всех ног и покрыл оставшиеся пять стадий быстрее, чем первую. У самого дома его остановили спазмы в пищеводе, но блевать было нечем, и он вытер заливавший лицо пот. Боги, как он раскаивался, что столько выпил накануне!

На него накатила волна облегчения, когда, постучав кулаком в дверь, он услышал внутри шаги.

– Аврелия! Это я.

Возникла пауза на один удар сердца.

– Ганнон?

– Да. Я пришел.

Засов отодвинулся. Она открыла дверь и посмотрела на него красными глазами, а потом бросилась в его объятия.

– О, милый! Я так испугалась. На улицах страшно кричат. Говорят, что легионеры всех нас убьют.

– Этого не будет, – солгал он.

– Я знала, что ты придешь.

Хвала богам, она не знает, что еще чуть-чуть, и он бы не пришел, с чувством вины думал Ганнон, прижимая ее к себе. По крайней мере, теперь они вместе. Что бы он только не отдал, чтобы сейчас здесь был также Мутт со своими ливийцами!

Через пару часов, как они начали поиски Перы, Квинт был вынужден признать, что у богов нет намерения помочь им. Поискам мешал царивший в городе полный хаос. Сначала, по пути назад к Галеагре, где они надеялись еще застать Перу, все шло хорошо. Однако там не было ни центуриона, ни кого-либо из его манипулы. Занявшие здесь позицию гастаты даже не знали такого имени.

– Забудьте о своем командире, – посоветовал один, решив, что они из манипулы Перы. – Он сам вас найдет. А до тех пор делайте что хотите!

Его товарищи грубо расхохотались, и перед Квинтом встал мрачный образ Энны.

К этому времени гарнизон уже очнулся, но явного сопротивления так и не было. Там и сям появлялись маленькие отряды вражеских солдат, однако было ясно, что большинство из них слишком пьяны и не способны сражаться, или они, шатаясь, выходили наружу, так толком и не вооружившись. У них не было командиров, или они были устрашены числом собравшихся в городе легионеров. Снова и снова Квинт видел, как первая же атака обращала противника в бегство. И с каждым разом паника распространялась все быстрее. Защитникам также мешало, что сотни и даже тысячи перепуганных мирных жителей пытались спастись от резни. Квинт все больше привыкал к виду, как сиракузские войска в попытке спастись рубят безоружных горожан.

Ему с Урцием пришлось приостановить свои поиски, когда опцион, командовавший полуцентурией принципов, приказал помочь очистить широкую улицу от вражеских войск. Когда это было сделано, оказалось нетрудно снова ускользнуть в сумятицу. Пока Квинт искал Перу, в голове его вставали странные образы. На рыночной площади они с товарищем увидели легионеров, наливавшихся вином, найденным на складе. Некоторые были уже совершенно пьяны и купались в фонтане совершенно голые, если не считать перевязи с мечом в ножнах. Еще они увидели бегающих туда-сюда по переулку кур. Птицы пытались спастись от пары хватавших их велитов. С полными охапками буханок хлеба легионеры равнодушно топтали тело пекаря с выпущенными кишками. Пять лошадей из вражеской конницы дико скакали по улице, заставляя искать спасения как римлян, так и сиракузцев.

Однако по большей части все, что Квинт видел, было гораздо хуже, и на этот ужас он не мог не обращать внимания. Посреди одного переулка лежал труп ребенка – Квинт не смог понять, мальчика или девочки – без головы. В другом старик прикрывал своим телом тело такой же старухи, даже после смерти защищая ее. Оба так исколоты мечами и копьями, что их одежда насквозь пропиталась кровью. Беременная женщина рожала прямо на улице, но ее тяжелые раны говорили, что она умрет, не успев родить. Крошечный младенец в пеленках недовольно хныкал в руках у мертвой матери. В воздухе эхом раздавались приказы, воинственные крики и звон оружия. С этими звуками смешивались вопли страха, пронзительные голоса, призывавшие богов и богинь, прося у них помощи, вмешательства, чтобы как-то остановить резню или найти пропавших в хаосе членов семьи. И постоянно раздавался еще один звук – крики женщин, которых насиловали. Квинт изо всех сил старался этого не видеть.