Умножающий печаль - Георгий Вайнер

Руки связаны ремешком, тонкий халатик накинут на голяка. Они явились, когда она уже спала.

— Не волнуйся, родная, — сказал я ей. — Я знаю, что ты не могла крикнуть — предупредить. Все будет в порядке, не тревожься…

Гнойный Мозг снова ударил меня — пистолетом по загривку, ухнуло тяжело, ломко в голове.

— Не разговаривать!..

Я прикрыл на миг глаза, в темноте и тишине ждал, пока рассосется, отступит боль. Потом мирно, вежливо сказал:

— Слушай, ты, скотоложец! Еще раз поднимешь руку — умрешь. Не веришь — спроси у своего покойного друга Валерки. Он меня уже сторожил…

— Ты и за Валеру еще ответишь, падлюка! — взвизгнул Скелет.

— Кому отвечу? Тебе, что ли? — спросил я и уселся на стул посреди комнаты.

Надо протянуть время, нужно сориентироваться, понять — вызвали они подмогу или повезут к себе в их вонючие застенки? Где их замечательный командир Николай Иваныч?

Комната расшарена, распотрошена обыском. Они что-то искали. Долго. Они здесь давно. А Николая Иваныча нет! Они не торопятся с победным рапортом.

А может, они, помимо сдельно-премиальной оплаты, поддерживают себя частным мародерством? Они краем уха слышали, что меня ищут из-за денег. Они ищут здесь деньги! Вот идиоты!

От дикости этой догадки я засмеялся. Они еще не дошли до антресолей, где лежит под барахлом мой чемодан. Эх, мне бы сейчас карабин…

Своим смехом я обидел Скелета. Он подпрыгнул и ударил меня ногой в грудь.

Тяжело вломил, но плохо. Раз не вырубил, значит, плохо. На пол я рухнул, вздохнул, душевно сказал:

— Не каратист ты, а говно. Нормальная срань…

Он ударил меня ногой в живот.

— Говорю же тебе — дерьмо ты, кал, экскремент поносный!

Опять врубил он мне.

— Как есть — навоз, фекалий…

Скелет долбанул меня кулаком в темя — до темени в глазах.

— Конечно, ты — какашка, меконий…

Скелет хотел ударить ногой слева, но я откатился немного, не удар получил, а толчок.

— Жалкое ты испражнение дристучее!

Тут он меня все-таки достал, а я, задыхаясь, намекнул:

— В натуре — жопный плевок, дрэк ты текучий…

Гнойный Мозг остановил спарринг-партнера:

— Погоди! Собери все дискеты компьютерные в сумку…

Я лежал на паркете и успокаивал Лору:

— Яблочко мое дорогое, не грусти… Все будет хорошо! Ничего они мне не сделают. Я такой ловкий — толкачом в ступе не отловишь… Ты только не бойся этих козлов…

Чем позже они найдут чемодан на антресолях — тем лучше. Там лежат деньжата какие-то и документы. Для этих подзаборных мародеров — огромные деньжищи! Они могут из-за них нас убить — деньги украдут, а начальству доложат, что во время захвата пришлось нас укокошить.

Упираясь мордой в теплые буковые клепки паркета, я начал группироваться. Ах, если бы я сейчас был здесь с ними один! Но при первом моем рывке они застрелят Лору. Господи Боже, как легко и сладко было всю жизнь одиноко волчарить!

Я ждал.

Тихо лежал.

Не мог он забыть обо мне.

Не мог не услышать мой крик о помощи.

Цакуга-дзен, мой боевой дух, неужели ты покинул меня?

И еле слышно шелохнулся шелест-шепот:

— Я здесь…

— Цакуга, учитель и друг мой, я унижен своим бессилием.

— Мы не ведаем, когда слабость становится силой, а унижение возвышает…

— Цакуга, я не боюсь смерти.

— Я знаю… Воин переступает страх, как путник порог перед долгой дорогой.

— Цакуга, я боюсь за девочку…

— Не думай о ней сейчас… Страх за нее гнет к земле твою силу. Победи сам — спасешь ее…

— Цакуга-дзен, я безоружен, а руки мои в металле…

Тихо-тихо засмеялся старый самурайский дух.

— Есть узы крепче металла.

А из коридора раздался счастливый крик Скелета:

— Гля, чего я тут наверху нашел!

Ну да, нашел-таки, зараза. Мой заветный чемоданчик, мой бывший меч-кладенец, мой боевой клад.

Я по-честному предложил:

— Давай завезу тебя домой, а потом подамся в Теплый Стан…

— Ага, как же! — возмутилась Лена, влезая за руль. — И это называется мужчина с человеческим лицом! Как служебная рутина или житейская бытовуха — тут мы не разлей вода! Скрещенье рук, скрещенье ног и прочее там скрещенье! А как большое приключение, ночной полет, звон риска — так все себе! Нехорошо, дяденька…

Рванула с места так, что гравий из-под колес градом ударил в забор, по широкой плавной дуге вылетела на шоссе и погнала в сером сумраке истекающей ночи.

— Что ты несешь, шоферюга несчастная? Какой риск? Какое приключение? — неохотно, вяло отговаривал я Лену. Я ведь хотел, чтобы она ехала со мной, я хотел, чтобы мы вместе разыскали Кота, я хотел, чтобы она была рядом.

— Не замай! — толкнула меня локтем Лена. — Ну подумай сам, какой прикол! Кота сейчас в Москве не ищет только тот, кто сам в розыске. А мы с тобой его находим! Полный отпад!..

На Кольцевой повернули направо, покатили на запад. За спиной небосвод натекал серым перламутром, над горизонтом пузырились парусники облаков.

Скоро рассветет.

— Брось на заднее сиденье эти чудовищные цветы и дозванивайся своим дежурным ментам… — распорядилась Лена. — В районе Теплого Стана вряд ли живет толпа Теслимовок.

— Наверное, — согласился я и на всякий случай поинтересовался: — Чем это цветы чудовищные?

— Не видишь? — удивилась Лена. — Жуть! Посмотри — уже не флора, еще не фауна! Как страшные черно-красные птицы… Раскрытые жадные клювы… Фу!

— Не выдумывай! Нормальный строгий элегантный цветок…

— Ага! Не вздумай только приносить их на мою жилплощадь! Мы с тобой уснем, доверчивые и беззащитные, как в детсаду на тихом часе, а они…

— Что они? Что ты мелешь?

— Допревратятся! Совсем станут хищными птицами и расклюют нас. Без смеха — боюсь их…

— С психиатром не советовалась?

— Советовалась. Хороший врач. Предложил переспать с ним.

— А ты? — живо заинтересовался я.

— Пообещала найти себе другое снотворное, не такое тошнотное… Угостите сигаретой, офицер! В сумке лежат…

Я бросил цветы на заднее сиденье, расстегнул замок сумки и снова наткнулся на холодный никелированный ствол. Достал из пачки сигарету, прикурил, осторожно вложил ей в губы сочащийся синим дымом бумажный цилиндрик.