Душераздирающее творение ошеломляющего гения - Дейв Эггерс

И вот мы приехали, дребезжащие и жалкие. Земля была белой от тумана, зеленый цвет превратился в серый, океана не видно. У нас с Тофом не было ничего похожего на приличную одежду: мы были в мятых белых рубашках и потертых отцовских галстуках. Все знали, кто мы такие; все знали, что мы — это те самые.

Мы познакомились со священником — агностиком-лесбиянкой по имени достопочтенная Дженнифер Лавджой в ниспадающем одеянии и с волосами стального цвета, уложенными в безумную прическу. Поздоровались с представителями нашей семьи. Сначала с двоюродной сестрой Сьюзи, которая приехала из деревни в Массачусетсе, раньше работала продавщицей в маленьком прибрежном городке и носила на голове купленную на распродаже соломенную шляпу в восемь дюймов высотой и с четырьмя сидящими сверху птичками с расправленными крыльями. Потом — с тетей Конни, сестрой отца, сочинявшей на синтезаторе музыку, которую она называла «музыкой сакрального космоса», — она в последний момент приехала из округа Марин, и это был сюрпризом; впрочем, она не захватила с собой говорящего попугая или какаду, который обычно сидит у нее на плече. Прошло немного времени, и она зажала нас с Джоном в углу (Джон появился раньше и все время отхлебывал пиво из бутылки) и минут пятнадцать обсуждала с нами вероятность того, что правительство скрывает от общественности свидетельства посещения Земли инопланетянами. Она, разумеется, знала об этом обмане из первых рук, потому что уже долгое время получала на свой компьютер послания из космоса. Я спросил ее, откуда она знает, что это послания из космоса, а, например, не из «Америки-Онлайн». Она бросила на меня сочувственный взгляд, который означал: «Ну, если ты задаешь такие вопросы…»

Предполагалось, что я и Билл пройдем с Бет по проходу, чтобы «выдать» ее. Она попросила нас об этом, и мы сказали: да, конечно, это прекрасно, большая честь для нас, — но потом, когда мы с Биллом уже ждали с краю, в рассеивающемся тумане, она решила — можете себе представить? — что не хочет, чтобы ее «выдавали», ибо ей не нравится патриархальный подтекст этого обычая, так что она пройдет сама, по собственной воле. Мы с Биллом сели в первом ряду и стали ждать, пока тетя Конни ворчала насчет качества предсвадебной музыки. (Это Марк Ишам[175], предположила она и презрительно фыркнула).

Но вскоре музыка поменялась. Когда в конце прохода, под небом, которое уже прояснилось и стало безупречно чистым, показались Бет и Джеймс, до нас донеслись первые такты музыки, звучавшей из двух установленных на деревянном настиле колонок. Нет, это был не свадебный марш. И не Пахельбель. Это было… мне стало страшно, я заозирался: как себя поведут люди, потому что я был уже почти уверен, что это за песня, — нет-нет, теперь уже ошибиться невозможно, это оно самое…

Это была песня «Бет» группы «Кисс»[176].

И не инструментальная версия. Оригинальная запись.

Она шла босиком.

Она что, считает, что это смешно? Она что, всерьез?..

Всего в тридцати ярдах был утес, и я стал думать, заметит ли кто-нибудь, если я тихо улизну, пока все смотрят на выход, и брошусь с этого утеса.

Я искренне верил, что свадьба Полли — первая моя свадьба после свадьбы Бет, будет простой, традиционной, отмеченной протестантской основательностью. Она состоится в церкви — Первой пресвитерианской церкви Лэйк-Фореста, и это уже хорошее начало; нас попросили надеть фраки, что тоже неплохо. После венчания празднование должно было состояться в «Прибрежных акрах», клубе соседнего городка: в этом заведении Билл как-то раз целое лето проработал официантом. Прекрасное место. Вполне достойное.

Основной темой для разговоров в клубе стала смена пола нашим учителем английского языка. Один учитель старших классов и мой бывший (отважный и вдохновенный) футбольный тренер объявил, что после весенней гормональной диеты и летней хирургической операции он вернется осенью уже в качестве женщины. Мы поверить не могли, что так бывает. Это лучшее, что было в нашей жизни после Мистера Т.

Когда эта тема иссякла, последовало неизбежное:

— Как поживает Тоф? — вопрос от Меганн.

— Еще хромает.

— Сколько ему лет? — вопрос от Кэти.

— Забыл.

— А где он? — вопрос от Эмми.

— Забавно, что ты спрашиваешь. Поехал автостопом…

Разговор зависает, и мы смотрим друг на друга. Они понимают, что я не такой, как они. Я другой. Мне сто лет я калека. Который весь следующий день будет отыскивать останки своих родителей.

— Как дела с твоим журналом? — спрашивает Барб.

— Думаю, долго мы не протянем.

— Почему?

Я объясняю. Мы все вымотались, устали работать на других работах, так что либо мы в ближайшее время получим крупное финансирование и перенесем все в Нью-Йорк, либо все свернем. Мне меньше всего хочется говорить или думать о журнале. Мне не хочется говорить ни о своих, ни о чужих провалах. Неужели мы все застряли в своем развитии? С нами хоть что-нибудь вообще происходит? Звездой вечера становится бойфренд девушки, с которой Марни вместе училась в колледже. Он ведет детскую передачу на чикагском телевидении, а совсем недавно сыграл в фильме «Космический джэм»[177], где у него была одна реплика, не говоря уж о более крупной роли в рекламе ресторанчиков «Джека-из-коробки». Он развлекает нас, рассказывает анекдоты, пародирует других гостей. Мы в восхищении.

Половина из нас разговаривает о переездах. Флэгг уже уехал в Нью-Йорк, он учится там в аспирантуре, и я тоже смутно размышляю о переезде. Но вот чего я хочу по-настоящему — окунуться в теплый лягушатник своих друзей, прыгнуть в эту кучу сухих листьев и растереть ими свое тело, без слов и без одежды.

Но мы все сидим, нам надо разговаривать и вести себя прилично. Музыканты играют хиты пятидесятых. Поют три певицы с пышными прическами. Все эти люди пришли сюда отдохнуть. Пожилые пары начинают танцевать. Мне неприятны эти пожилые пары, которые почему-то задают тон на свадьбе двух молодых людей, эти пожилые пары повсюду, они танцуют испуганно, слишком медленно, или слишком уж быстро, как та женщина в золотом ламэ, которая выделывает какие-то латиноамериканские па, как будто давит муравьев своими высокими каблуками, пока оркестр играет «Бич Бойз». На лице у нее, как и у всех остальных, выражение, которое означает: «Эх ма!» или «Оппа!» или…

Мне хочется выпрыгнуть в окно с зеркальным стеклом, упасть на задний дворик клуба, потом взбежать на скалу и броситься в озеро Мичиган. Или, по крайней мере, выйти на улицу и пройтись. Но там слишком холодно. И у меня нет теплых ботинок. Я могу пойти наверх. Могу схватить кого-нибудь, и тогда мы вместе сбежим. Хочу, чтобы мы все оказались в одной кровати, голые. Или не голые…